Потерянные

Я не знаю. Я совсем не знаю свою мать.

– Милый, что ты здесь делаешь? – Меня выводит из ступора ее притворный нежный голос.

Поднимаю глаза от фотографии и смотрю на нее. На мою маму. Совершенно другой человек. Не та, что на фотографии.

С тех пор как она узнала, что я серьезен и действительно заинтересован, чтобы спасти ту малую часть, что осталась от семейного капитала, она всячески старается заискивать передо мной.

«Я приготовлю твой любимый завтрак», «Милый, я купила твои любимые хлопья», «Макс, звонил Чак. Только не задерживайся. Я волнуюсь».

Меня тошнит от притворной заботы и нежности. Она убеждает меня, что хочет восстановить наши отношения, и я бы смог пойти ей навстречу. Но почему она делает это именно сейчас? Тогда, когда я решительно настроился все взять в свои руки?

Но я не ненавижу ее. У нас много счастливых воспоминаний, и я просто не могу питаться ненавистью к родной матери. Но принимать ее заботу сейчас не намерен. Я ей не верю все равно. Слишком поздно.

Мама стоит в облегающем бежевом платье и распущенными по плечам светлыми волосами. На губах приклеенная улыбка.

– Я продаю картины, – спокойно отвечаю я.

Фальшивая улыбка сползает с ее лица. Не знаю, о чем она думает. Возможно о том, что не догадалась продать их раньше.

– Понятно. Я пригласила Джекса на ужин. Он какой-то странный в последнее время.

Джексу есть над чем поразмыслить.

– Зачем ты мне это говоришь? – Я убираю фотографию в нижний ящик, в котором находятся кожаные папки. Нужно будет их просмотреть, когда буду здесь один.

– Ты должен хотя бы попытаться быть любезным с ним. Макс, он важен для меня. Но я любила твоего отца.

Я отрываю свой взгляд от серых и унылых стен кабинета и снова смотрю на маму. Среди этой грустной, полной воспоминаний картины, она кажется нереальной. Слишком яркой.

– Зачем. Ты. Мне. Это. Говоришь? – Я выделяю каждое слово, чтобы до нее, наконец, дошло, что мне нет дела до ее нового развлечения.

Она стискивает руки до белеющих костяшек. Ей хочется мне нагрубить, но ее адвокат явно ей этого не советовал.

– Давай поужинаем дома? Можешь пригласить кого-нибудь. Проведем тихий семейный вечер вчетвером. У тебя ведь есть девушка, сынок?

Перед глазами моментально возникает образ Лив. Ее прямые, словно шелк, черные волосы. Стройные длинные ноги. Ее пухлые розовые губы. Стоны… Нет, не сейчас.

– У меня их много, – лгу я.

– Макс, я стараюсь…

– Поздно, – прерываю ее. – По крайней мере, не сейчас.

Я прохожу мимо и выхожу в коридор. Во мне борются противоречивые чувства. Я хочу вернуть ее, но детская обида не дает мне сделать этот шаг. Но ведь она делает это ради своих целей. Не ради меня.

Горечь и обида снова вытесняют все прочее. Всеми силами пытаясь их подавить, я представляю Лив. Я обидел ее. Снова использовал.

Сначала она была отвлечением. Моим сладким забвением. Но шло время, я подпускал ее ближе. С ее стороны я тоже чувствовал, что она это заметила. В ней всегда присутствует некая настороженность. Лив приближалась с опаской, но все же делала эти шаги. Как и я.

Но я ее оттолкнул. Так нужно.

Возможность влюбиться меня не пугает. Самому почувствовать то, что я видел много раз со стороны – это интригует.

Удивительно, как я изменился за последнее время. Но у меня нет такого чувства из разряда «я сам себя не узнаю». Скорее, наоборот. Я тот, каким должен быть всегда. Это я.

Мысли о Лив преследуют меня. Она разбудила во мне то, о чем не подозревал. Я не мешкал, когда Айзек пригласил меня на свою вечеринку. Я пошел, чтобы увидеть ее. И я не только ее увидел. Она призналась мне, а я сделал ей больно. Этой смелой и сильной девушке. Но я не вынесу, если в будущем передо мной встанет выбор. Я всегда выберу сына. Лив к этому не готова. Она не станет с этим мириться, так что лучше все закончить сейчас.

Я снимаю одежду и иду в душ. Горячие струи воды обжигают кожу, и я делаю воду еще горячее. Что со мной сделала моя соседка? Я медленно провожу рукой по шраму, который оставил ее байк. Вторая рука тянется к моему члену, и я представляю ее голой. Подо мной.

Ее сладкие стоны и горячие поцелуи.

Я глажу себя, тяжело дыша, представляя на себе ее губы.

* * *

– Так что, мы будем в Нью-Йорке примерно через две недели.

– Вам есть, где остановится?

По тону ее голоса не трудно догадаться, что Кирстен улыбается:

– У папы есть квартира в Верхнем Ист-Сайде.

– Хорошо, просто отлично.

Я сижу в кофейне и наблюдаю за закатом. После пробежки по Центральному парку я решил выпить кофе и позвонить Кирстен.

Джейкоб облизал телефон, когда Кирстен дала ему трубку. Мы долго над этим смеялись, но вскоре наступило неловкое молчание. Затем она как бы случайно сказала, что возможно они могут приехать в Нью-Йорк. Я готов был удариться об стол. Почему я сам не мог это предложить? Но я уцепился за эту возможность и Кирстен пошла мне навстречу. Меня пугало одно: где им остановиться? В Бруклине – Лив, дома – моя мать.

– С этим точно не будет проблем? – уточняю я.

– Нет, – заверяет Кирстен. – Ты можешь приезжать, когда захочешь. У меня нет никаких дел в Нью-Йорке.

Она приезжает ради меня.