Потерянные души

Второй парень - кажется, гитарист, - лежал на тротуаре, уткнувшись лицом в колени светловолосого. Его длинные ноги были вывернуты под совершенно невообразимым углом. Кристиан чувствовал запах его крови, но сейчас этот запах его не возбуждал. Сейчас его больше интересовало другое. Еще один парень. Совсем незнакомый.

Он стоял в сумраке за спиной у Зиллаха, так что Кристиан даже не сразу его заметил...

Это был истинный сын ночи, воплощение всех тонких и хрупких детишек, которые ходят в черном, подводят глаза черной тушью и выходят из дома лишь с наступлением темноты. Этот мальчик выглядел так, как будто он родился и вырос в задней комнате какого-нибудь андеграундного ночного клуба, вскормленный хлебом, размоченном в молоке пополам с виски. Его лицо было как будто вылеплено голодом. Да, вот подходящее определение для этого парня: голодный. Голодный до всего... до того, чтобы напиться и опьянеть, до спасения или проклятия, до самой ночи. Тени у него под глазами казались нарисованными размытой акварелью. Его бледные запястья были тонкими и слегка узловатыми.

Кристиан выбрался из объятий Молохи и Твига и шагнул вперед, безотчетно облизав губы.

- Ты кто? - спросил он.

- Это Никто, - ответил Зиллах. - Его так зовут.

До Кристиана не сразу дошло, откуда он знает это имя. Но он не забыл про Джесси и её красивого сына. Все эти годы он пребывал в сомнениях, что ему, может быть, стоило оставить ребенка себе и воспитать его самому; и каждый раз напоминал себе, что он отдал ребенка в чужие руки лишь для того, чтобы дать ему шанс прожить жизнь, не запятнанную кровью. Но он не забыл... И теперь понял, что с тем же успехом он мог бы оставить ребенка себе. Кровь тянется к крови; благословенные и проклятые все равно находят "своих" тех, для которых они предназначены.

- Никто? - переспросил он и подошел ещё ближе.

Мальчик робко кивнул.

Кристиан закрыл глаза и вспомнил - слово в слово - свою записку, которую он приколол к одеяльцу маленького человечка в то давнее холодное утро.

- "Его зовут Никто, - процитировал он. - Заботьтесь о нем, и он принесет вам счастье".

Он был не готов к такой бурной реакции. Никто бросился к Кристиану, обнял его за талию и прижался к нему всем телом. Даже через два слоя одежды Кристиан чувствовал жар его тела.

- Да! - закричал Никто. - Да! Да! Они поменяли мне имя. Они меня звали Джейсоном, но я их всегда ненавидел, и я по-прежнему Никто, и теперь я дома, и вы знаете, кто я! Скажите мне! Скажите мне, кто я!

- Ты разве не знаешь? Ты - сын Зиллаха, - удивленно проговорил Кристиан. Он думал, они это знают. Но ответом ему была потрясенная тишина. Абсолютная тишина. Даже Молоха с Твигом притихли.

Никто ошарашенно уставился на Кристиана. Тени у него под глазами как-то вдруг стали глубже и гуще; губы слегка приоткрылись. Сейчас он выглядел как ребенок, над которым долго-долго издевались и который сбежал от своих обидчиков... но слишком поздно.

- Ага, - сказал он. Похоже, сказать что-то ещё он был сейчас просто не в состоянии. - Ага.

Зиллах ласково оторвал Никто от Кристиана. Никто крепко зажмурился и съежился в объятиях Зиллаха, уронив голову ему на грудь. Впечатление было такое, что он впал в полуобморочное состояние.

Зиллах рассеянно погладил его по голове.

- Марди-Гра? - спросил он Кристиана. - Та девочка у тебя в баре?

Кристиан кивнул.

- Ну что же, - сказал Зиллах. Он был бледней, чем обычно, но держался по-прежнему вызывающе прямо, а его зеленые глаза светились неистовым счастьем. Счастьем и гордостью. - Что же, это меняет дело. Теперь все ещё лучше, чем было. Гораздо лучше.

Молоха с Твигом принялись шептаться между собой. Кристиан услышал приглушенный смех. Солист прислушивался к разговору, но было видно, что сейчас его больше всего волнует состояние его друга. Девушка как будто вообще была где-то не здесь. Она стояла, привалившись спиной к фургончику и обнимая себя за плечи, и тупо глядела в пространство. Свет от уличного фонаря лежал ярким пятном у неё на волосах.

Кристиан поднял голову и посмотрел на луну. Она была почти полной. Ее свет был ярким - резал глаза. Кристиан зажмурился, но все равно продолжал видеть луну - её серебряный отпечаток на внутренней стороне век. Луна светила на всех, кто присутствовал здесь, - на Стивена, который лежал, уронив голову на колени Духа, злой, раненный, сломленный; на Зиллаха, обнимающего своего ребенка, который, казалось, заснул у него в руках; на Молоху с Твигом, которые продолжали шептаться, склонившись друг к другу.

И на Энн. На Энн, которая стояла одна под луной. Густая сперма Зиллаха медленно текла у неё по бедрам.

Но сперма вытекла не вся. Внутри у Энн, в самых глубинах её естества где все было влажным и алым, - две крошечные клеточки сцепились друг с другом, и там зародилась жизнь. Микроскопический сгусток плоти, наполовину человеческой, наполовину чужой. Единокровный брат Никто. Или его единокровная сестра.