Потерянные души

- Может быть. Если будешь умнее Молохи и Твига и осторожнее Зиллаха. Кристиан погладил Никто по волосам. - У корней уже виден твой настоящий цвет. Золотисто-каштановый. Когда ты был маленьким, у тебя были такие волосы.

- Надо покраситься. - Никто рассеянно провел пальцами по пради своих волос и сунул её в рот. Петом он собрался с духом и спросил: - А как это жить так долго?

Кристиан не ответил. Он посмотрел в окно и сказал:

- Мне пора. Мне надо быть в клубе в одиннадцать.

Никто хотелось обнять Кристиана, забрать у него эти годы, хоть что-нибудь для него сделать.

- Хочешь, я пойду с тобой? - предложил он.

- Спасибо, но лучше не надо. Я потеряю работу, если буду тебе наливать на халяву. Ты оставайся здесь, с остальными. Когда они проснутся, им захочется выйти в город. - Кристиан встал и принялся одеваться. Черные брюки. Черная рубашка, которую он застегнул до самого подбородка. Он уже повернулся, чтобы уйти, но остановился у двери.

- Кристиан? - сказал Никто.

- Я бы врагу такого не пожелал. - С этими словами Кристиан открыл дверь и вышел из спальни. Через пару секунд Никто услышал, как хлопнула входная дверь. Раздался шум двигателя - Кристиан поехал в город.

Никто лежал на прохладных смятых простынях, глядя в окно на плывущие клочья тумана, в котором тонули розовые кусты. Сначала он рассеянно перебирал в пальцах влажные волосы у себя на лобке: легонько тянул их вверх и отпускал. В последнее время такое случалось нечасто - чтобы он был в постели совсем один. Обычно он спал обязательно с кем-то. Часто он просыпался, и у него во рту был палец Молохи. Или у него на подушке спал Твиг. Или Зиллах нашептывал ему на ухо всякие извращенные непристойности. Так что лежать одному в постели - в каком-то смысле это была роскошь, и Никто наслаждался неожиданным уединением. Его мысли текли, как туман за окном.

Сколько теперь Кристиану лет? Он подсчитал, и у него получилось триста восемьдесят три. От такой цифры ум заходил за разум, но Никто продолжал размышлять. Нет, - говорил он себе. - Вполне может статься, что когда-нибудь и ты сам станешь таким же древним, так что не бойся об этом думать.

Такое долгое время... И если ты не найдешь кого-то из своих - кого-то, кто будет жить так же долго, - то большую часть этого долгого-долгого времени тебе придется быть одному. А все остальные - Никто заставил себя называть их они, люди, - будут умирать у тебя на глазах. Стив с Духом умрут, а он по-прежнему будет молод и полон сил... но сейчас он не станет думать про Стива и Духа.

Все-таки он не один. У него есть Зиллах. Его отец и любовник. А ещё у него есть Молоха, Твиг и Кристиан. Они останутся с ним - живые. Но ведь наверняка где-то есть и другие их братья по крови, кому сейчас одиноко кто не сумел разыскать своих. Кристиан очень долго был один. Может быть, он поэтому такой замкнутый и в то же время так жаждет любви. Если ты привык быть один, это ещё не значит, что тебе это нравится.

Может быть, в Новом Орлеане время течет по-другому. Может быть, там действует время из снов, когда один день растягивается на долгие годы, а триста восемьдесят три года сжимаются в один день. Он сам был зачат в Новом Орлеане от яркого семени Зиллаха. В Новом Орлеане Кристиан и Джесси занимались любовью. Джесси, его мама. Тонкая темноволосая девочка шестнадцати лет. Девочка, которая умерла, когда рожала его в потоках крови.

Он попытался представить себе то лето во Французском квартале. Бесконечные душные дни в комнате над баром. Костлявые длинные руки Кристиана на скользких Джессиных грудках, на её разрыхляющемся животе. Где уже был он - плавал в теплых околоплодных водах. Ему захотелось стать руками Кристиана. Захотелось почувствовать Джесси, её кожу - скользкую, как будто натертую маслом. Он представил, как они занимались любовью. Хрупкая Джесси - сверху, а Кристиан вонзается в неё снизу, раскрывает её естество, легонько подталкивает плод, зреющий у неё в животе. Меня, - думает Никто. У неё в животе. Стало быть, он умыт семенем Кристиана. И оно питало его вместе с кровью Джесси.

И там, в мамином животе, ещё не созревший, может быть, он уже тогда знал, чей он ребенок? Может быть, ему хотелось, чтобы сперма, которая его омывает, была спермой Зиллаха, а не Кристиана? Может быть, он тосковал по отцу и хотел, чтобы папа был рядом? Может быть, именно поэтому первые пятнадцать лет своей жизни он себя чувствовал одиноким... всегда одиноким... и искал место, где он был бы своим... искал совершенную любовь?

Ну что ж, теперь он её нашел. Тело, и душу, и все, что лежит между ними.