Потерянные души

— Подними руки.

Я повиновался.

Мэр дрожал.

— Я не думаю, что Джин знает, кем была Сара. — Он медленно покачал головой. — Я бы оставил все, как есть. Джин ничего плохого не сделала. Это был несчастный случай. — Он все еще держал меня под прицелом. Из-за яркого луча, бившего мне в глаза, я не мог видеть его лица. Он продолжал говорить все бессвязнее. — Ты же знаешь, Джин чудесная женщина — вот тут, где это важно. — Он постучал себя по сердцу фонариком, а потом опустил руку, так что луч светил вниз.

Мои глаза свыклись с темнотой. Я все еще держал руки поднятыми.

— Иногда мы забываем, почему когда-то влюбились… Ты понимаешь, о чем я, Лоренс? У тебя когда-нибудь была одна-единственная? — В его голосе прозвучала ищущая нота.

Я сказал:

— Все кончено, мэр. — И опустил руки.

Я услышал, как он взвел курок.

— Не шевелись, Лоренс. Не шевелись.

Ветер дернул дверь. Она захлопала и заскрипела.

Я спросил:

— Где Лайза?

Джин вышла из дома. Я услышал ее голос. Она сказала:

— Он не знает. Она от него теперь свободна. Она в безопасности.

Мэр направил на нее луч фонарика, попытался шагнуть к ней, но она выкрикнула:

— Не подходи ко мне!

В ярком луче Джин выглядела жалкой и больной. Совсем непохожей на ту, какой я видел ее прежде. Химиотерапия лишила ее волос. Она была призраком, ее голос еле звучал.

— Я знаю, что Сара была твоей дочерью. Лайза позвонила сюда в ночь Хэллоуина, в панике, пьяная… Она сказала, что вы разругались. Она впала в забытье. А когда очнулась, Сара лежала на полу у кофейного столика, мертвая. Когда я приехала туда, Лайза была на грани самоубийства. — Джин стояла лицом к мэру. Ее халат бился на ветру. — Знаешь, в чем твое худшее преступление? Ты лишил ее достоинства, заставил сомневаться в себе. Она не могла быть уверена, что произошел несчастный случай. Она была не в силах судить, на что могла оказаться способной. Не думаю, что она знала, убила ли она своего ребенка или нет. Она не могла сказать… Вот что ты с ней сделал.

Джин плакала. Одна ее рука стискивала халат у горла.

— Я не могла допустить, чтобы Сару нашли мертвой в квартире. Лайза не перенесла бы расспросов о смерти ребенка, обвинений. Ее бы заперли навсегда, так или иначе. Она этого не заслужила… Нет, не заслужила. — Джин запнулась. — Мне придется умереть, зная, что я сделала в ту ночь. Я вынесла твою дочь на улицу, положила на мостовую. Я переехала ее… не ради того, чтобы спасти тебя или себя, но чтобы спасти Лайзу. — Джин помолчала секунду. — Ты отправил меня в ад.

Новый порыв ветра — и дверь каретника захлопнулась. Сквозь ее щели я увидел, как мэр поднял пистолет, и моя собственная жизнь мелькнула в огненной вспышке выстрела. Круговорот вещей завершился: он выстрелил в жену, затем в себя, все-таки положив конец кошмару их совместного существования.

Эпилог

Я приехал к Лойс еще до утра. Она не спала и сидела на кухне. На заднем фоне звучала кассета обогащения. Пит смотрел «Доброе утро, Америка». Лойс позвонила в Чикаго человеку, уцелевшему от Холокоста. Она нашла список в моем пальто, которое я у нее оставил. Он был рад продать.

Это было начало.

В десять часов история убийства-самоубийства мэра и Джин стала достоянием гласности. Старинный дом высоко на холме служил готическим привидением, на фоне которого сообщалось об их смерти, что придавало передаче привкус Старого Света.

Телевидение перешло к монтажу жизни мэра — он в одежде отца-пилигрима на своей автостоянке с индейками Дня благодарения; галантный Гомес Аддамс с тонкими усиками в торговом центре в ночь Хэллоуина; участник гонок на трициклах — его свекольно-багровое лицо, нелепая грузная фигура; он засовывает кулак целиком в рот во время избирательной речи в тот день, когда стал мэром, — камера подчеркивает то самоуничижение, которое требовалось для удержания власти в таком месте, как наш город.

Они также показали сцену, когда он, раскинув руки в широком жесте, стоит на собрании в поддержку команды и представляет Кайла Джонсона, другую трагическую фигуру этой истории. Камера поймала и могучее телосложения Кайла, и его неправдоподобную красоту — сочетание, встречающееся лишь изредка.

Голос поведал о молниеносном взлете и падении Кайла, о печальной иронии его причастности к наезду. Кульминационным был кадр, изображающий Кайла и Черил как возвращающихся с триумфом короля и королевы — с резкой переброской в абортарий, где побывала Черил, а затем к ее машине, извлекаемой из реки. Затем показали труп Кайла, который вывозили из школы на каталке, и камера вернулась к шпилям старинного дома мэра на фоне темной гряды туч.

Это подавалось как аллегория, высокая трагедия глухого городишки, одна из историй, в которой погибли все главные персонажи. С высоты дома мэра городок выглядел унылым, лишенным жизни; мэрия — анахронизм среди заброшенных складов у темного шрама реки.