Потерянные души Уиллоубрука

Норма. Почему это имя кажется знакомым? И тут Сейдж вспомнила. Ох, черт. Доктор Болдуин сказал, что Норма была лучшей подругой Розмари, названной сестрой. Но ведь это не обязательно та самая девушка, или как?

Норма между тем утробно рычала, голыми руками отдирая спинку стула. Щепки впивались ей в кожу, кусок дерева с особенно острыми краями проткнул запястье, разодрав его до мяса и залив кровью бедра и ступни. Она терзала стул до тех пор, пока у него не отломились оставшиеся ножки, а потом подобрала щепки и стала швыряться ими в санитаров, после чего рванулась к двери. Татуированный, уворачиваясь от летящих в него деревяшек, бросился за ней, догнал, схватил и завернул ей руку за спину, сморщившись от усилия, затем сделал то же самое со второй рукой. Норма снова начала кричать, не переставая. Подоспевшая санитарка сильно ударила ее по липу. Девушка замолчала, опустив голову, и осела на пол. Татуированный поднял ее и отнес на кровать; за ней потянулся красный след из кровоточащего запястья. Очутившись на матрасе, пациентка снова попыталась вскочить, но санитарка села ей на живот, а татуированный схватил за руки.

— Норма, Норма, — сказала санитарка, покачивая головой; ее курчавое афро покачивалось вместе с ней. — Что ты устроила? Тебе наконец разрешили вернуться в палату, а ты вон что вытворяешь?

Норма глядела на нее, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.

— Хочешь снова спать тут? — спросила санитарка. — Или пусть тебя накажут?

Норма затрясла головой:

— Не надо наказывать, нет-нет.

— Будешь хорошо себя вести? — уточнил татуированный санитар.

Наконец Норма кивнула и сдалась. Она отвернулась, закрыв глаза; руки и ноги обмякли. Санитарка поднялась с кровати, а татуированный медленно отпустил Норму и шагнул назад. Они оба утерли взмокшие лица и некоторое время стояли, переводя дух.

— Принеси бинты, — сказала наконец санитарка. — Не то она тут кровью весь пол загваздает.

Татуированный кивнул и, как огромный робот, механически зашагал через палату к двери, в сторону Сейдж. Пациентки расступались перед ним — по крайней мере, те, кто его заметил.

Когда суматоха улеглась, Леонард стал подталкивать Сейдж к кровати Розмари, уворачиваясь от непослушных рук и ног и обходя темные лужи. Когда татуированный санитар миновал три кровати, Леонард окликнул его:

— Эй, Уэйн! Смотри, кого мы нашли.

Уэйн? Сейдж насторожилась, не ожидая так скоро услышать это имя.

Татуированный обернулся и наморщил лоб.

— И где она была в этот раз?

— Да хрен знает, — пожал плечами Леонард. — Мы с Вик решили, что это ты нам должен сказать.

— Ага, щас, — буркнул Уэйн, недобро взглянув на него. — Вы бы завязывали со своими долбаными сплетнями. Как две кумы старые.

Он поднял с пола какую-то девочку, швырнул ее на кровать и снова направился к выходу.

Сейдж потупилась, не решаясь встретиться с ним взглядом. Только этого не хватало: единственный человек, кто может что-то знать о ее сестре, выглядел так, словно ему ничего не стоило оторвать кому-нибудь башку. Когда он отошел за пределы слышимости, она спросила Леонарда:

— Почему вы думаете, что он может знать, где Розмари?

— Дурочку мне тут не валяй, — отрезал тот. — Сама знаешь почему.

— Нет, не знаю. Клянусь, я понятия не имею.

— Ну-ну, как скажешь.

Он продолжал направлять ее между двумя рядами железных кроватей, мимо расползающейся лужи Норминой крови. Курчавая санитарка теперь сидела на матрасе рядом с Нормой, держа ее за запястье, и вытаскивала занозы у нее из ладони.

— Видела эту хрень? — спросил Леонард. — Теперь вспомнила что-нибудь?

Сейдж покачала головой, слишком подавленная, чтобы ответить.

Девочки и девушки, еще способные осознавать окружающий мир, смотрели на нее сочувственно и понимающе. Одна засмеялась, наклонилась к соседке и что-то прошептала ей, прикрывая рот ладонью. Другая сильно дернула Сейдж за волосы. Сейдж вскинула руку, пытаясь защититься, и съежилась, мечтая уменьшиться. Кто-то ледяными пальцами провел ей по щеке. Какая-то девушка встала и последовала за ней и Леонардом в конец ряда, где на предпоследней кровати сидела девочка-подросток, молча наблюдая за происходящим. На вид ей было около пятнадцати или шестнадцати лет, пронзительные голубые глаза выделялись на покрытом шрамами лице, мраморно-красном, как кусок замороженной говядины. Еще больше шрамов покрывали с одной стороны шею и руку.