Потерянные души Уиллоубрука

Палата была устроена в форме буквы Г: с просторной основной комнатой, слева от которой располагалось выложенное кафелем помещение поменьше, нечто вроде большой открытой уборной. По облупившемуся потолку тянулись длинные люминесцентные лампы в колпаках; те, что еще работали, заливали комнату ярким светом. Белые железные койки стояли в основной комнате впритык друг к другу, изножье к изголовью, с узким проходом между ними. В каждой кровати были девочки, порой вдвоем на одном матрасе и в смирительных рубашках; они сидели, стояли на коленях или лежали с пустыми глазами; одних привязали веревками к изголовью кровати, другие лежали в собственных испражнениях. Некоторые пациентки были голыми; на других болтались только матерчатые пеленки или грубые самодельные робы. Тощие как щепка девочки сидели в деревянных тележках по правой стороне палаты; некоторые со смехом, воем и криками ползали или скакали с одной койки на другую. Казалось, каждая из пациенток двигалась: раскачивалась взад и вперед, вертела головой, облизывала пальцы, заламывала руки, тряслась всем телом — бурлящее море человеческих существ. Те немногие, кто не шевелился, застыли в каменной неподвижности. Одна девушка сидела на кровати, наклонившись вперед, невероятно тесно прижавшись корпусом к ногам и опустив голову между коленями, как сложенный пополам лист картона. Другая лежала на грязном полу у стены, прикованная цепью за лодыжку к опорной балке.

Сейдж застыла в потрясении и ужасе, лишившись дара речи. Уиллоубрук, школа, где ее любимую сестру держали под замком в течение последних шести лет, оказалась концентрационным лагерем. На уроках истории Сейдж видела фотографии: заключенные, похожие на скелеты, в помещениях, рассчитанных на вдвое меньшее количество человек; грязные, полуодетые, и у всех пустые глаза, лишенные надежды и разума. Как могут существовать такие чудовищные вещи в Соединенных Штатах Америки? Да еще в семидесятые годы, когда человека посылают на Луну, а музыку записывают на восьмидорожечные кассеты? Это просто кошмар, не иначе. Как тут можно выжить?

Внезапно из дальнего угла палаты послышался пронзительный вопль. Обернувшись на крик, Сейдж увидела, как мускулистый санитар с татуированными руками и санитарка с курчавой афропрической гоняют по палате голую девушку, перепрыгивая через кровати и вытянув руки, чтобы схватить беглянку. Санитарка двигалась с удивительной скоростью, учитывая ее широченный бюст и некоторую хромоту при беге, словно у нее болело бедро. Голой девушке было на вид лет восемнадцать; обвислые груди казались слишком большими для такого худого тела, а мертвенно-бледную кожу покрывали рваные раны и синяки, напоминающие отпечатки ботинка. Она кричала, плевалась в санитаров и уворачивалась, не давая им схватить себя. Когда она добежала до облицованной плиткой боковой комнаты, преследователи загнали ее внутрь, и оттуда послышались крики и внезапное шипение воды, эхом отражавшееся от кафеля. Потом санитар с татуировками выволок девушку: мокрая с головы до ног, она лягалась и кричала, затем вырвалась и снова бросилась бежать. Большинство обитателей палаты со страхом и восхищением наблюдали за происходящим, некоторые улюлюкали и буйно хохотали, кто-то плакал. Другие лежали, сидели или стояли молча, не выказывая никакой реакции: ни нахмуренных бровей, ни встревоженных взглядов, ни печали, ни страха.

— Дальше я сам, — сказал Леонард Дейлу — Дуй назад в администрацию, спроси, где понадобишься.

— Уверен? — спросил Дейл.

Леонард кивнул:

— Это не первое мое родео, парень.

Со вздохом облегчения Дейл выпустил Сейдж и поспешно покинул палату D. Леонард запер за ним дверь, снова взял Сейдж за руку и повел к кроватям. Она уперлась каблуками, не желая идти дальше.

— Мне тут не место, — сказала она. — Это ошибка. Как вы смеете!

— Никакой ошибки, — возразил он, указывая в дальний конец палаты: — Вот твоя кровать. Пошевеливайся.

Она замотала головой.

— Нет, не моя. Это кровать моей сестры. А меня в жизни тут не было. Я не Розмари!

Санитар грубо встряхнул ее и выкрутил руку так, что у Сейдж клацнули зубы.

— Опять в яму захотела? Туда и отправишься, если не начнешь слушаться!

Голая девушка снова пронзительно завизжала; Сейдж показалось, что такая громкость лежит за пределами человеческих возможностей. К ее удивлению, Леонард повернулся и стал смотреть, ожидая, что будет дальше. Санитары загнали девушку в угол за стулом. Она смотрела на преследователей, как загнанный зверь, мелко и часто дыша, обводя палату налитыми кровью глазами. Санитар в татуировках, вытянув вперед мускулистые руки, раскачивался из стороны в сторону, как борец, готовый броситься в атаку, и смеялся, словно участвуя в игре. Девушка тонкими, напрягшимися от усилия руками подняла над головой стул и грохнула его об пол. Деревянная спинка, затрещав, как сломанная кость, раскололась пополам. Одна из ножек отлетела, завертевшись на кафельном полу.

— Ну-ну, успокойся, Норма, — сказала санитарка. — Мы помочь тебе хотим.