Потерянные души Уиллоубрука

Она смотрела на дверь, молясь, чтобы кто-нибудь вошел и признал, что произошла ошибка: доктор Болдуин снова позвонил Алану, тот все объяснил, и теперь она может ехать домой. Жетон на автобус найдется в кабинете врача вместе с замшевой курткой и сабо, которые она потеряла в приемном покое, и доктор Болдуин извинится перед ней. А может быть, Алан уже едет сюда забирать падчерицу. Конечно, он будет в бешенстве, что пришлось суетиться, но ей было все равно, лишь бы он увез ее отсюда. В глубине души Сейдж понимала, что просто тешит себя иллюзиями, но это была единственная оставшаяся у нее надежда.

Как только все обитательницы были политы из шланга, облачены в подгузники и одеты, Марла, прихрамывая, стала обходить палату, покрикивая и сдергивая с кроватей тех, кто мог стоять, а остальных перекладывая в каталки и тележки. Затем она погнала всех к двери.

— Давайте! — кричала она. — Шевелитесь. Пора двигаться.

Пока Марла отпирала двустворчатые двери, санитарка в дождевике принялась мыть пол, распространяя резкий дух антисептика. Сейдж втайне радовалась, что покидает палату. Может, она найдет того, кто ее выслушает. Но туг покрытая шрамами девушка с соседней кровати тоже встала, все еще не одетая, и повернулась лицом к Сейдж, загородив ей проход. Мозаично-красное пятно растекалось у нее по лицу и шее, доходя до плеча и частично сползая на грудь. Держа в руках платье с фиолетовым верхом и юбкой в сиреневых цветочках, соседка хмуро смотрела на Сейдж.

— Я его пока не хочу надевать, — заявила она. — Но другое кто-то стащил, а из прачечной еще несколько недель ничего не принесут.

— Сочувствую, — отозвалась Сейдж, не зная, что еще сказать.

— Это мама мне прислала, помнишь? И я спрятала его под матрас, хотела сберечь до тех пор, когда она опять приедет.

Когда девушка сказала, что мать снова навестит ее, Сейдж не могла не подумать о Розмари: сколько дней, недель, месяцев, лет провела сестра в ожидании визита матери? Сколько раз приходила в отчаяние, тоскуя по той, кто никогда не придет?

— Мама тебя часто навещает?

— Где там часто, сама же знаешь, — пожала плечами девушка. — С того раза два года прошло. И я без понятия, когда она опять появится, но перед отъездом мама сказала: «Тина, я очень скоро приеду, так что веди себя хорошо. И смотри, чтобы на тебе всегда было красивое платье».

Сейдж внутренне содрогнулась. Два года? Почему эта бедняжка думает, что ее мать вообще когда-нибудь вернется?

— Давно ты здесь? — спросила она.

Тина с удивлением покосилась на нее, словно глупее вопроса не слышала.

— А чего ты вдруг спрашиваешь? Мы же давно договорились, что тут трудно сказать, когда и что случилось. Но сдается мне, лет восемь уже, как мама ушла, а папочка меня кипятком окатил. А может, чуть больше.

О господи. Так вот откуда у нее шрамы. Но восемь лет? Значит, она была совсем маленькая, когда произошла трагедия.

— А почему твой папа так с тобой поступил?

— Сама знаешь почему. Потому что я слабоумная и надоела папочке.

Сейдж не знала, что сказать. Неужели отец мог намеренно изувечить родную дочь? И как бедной Тине удалось восемь лет оставаться нормальной в таком ужасном месте? Если, конечно, она нормальная.

— Да нечего расстраиваться, — заметила Тина. — Ты здесь не первый день и понимаешь: я не единственный ребенок из распавшейся семьи, который тут застрял. — Она указала на девочку лет семи-восьми, которая, опустив голову, плелась к двери. — Взять вот Джинни. Она появилась, пока тебя не было. Папаша привез ее в Уиллоубрук в большом крутом кадиллаке, вышвырнул и сказал, что больше и слышать о ней не хочет. пусть хоть помрет. А у нее, блин, шарики все до одного на месте. — Тина натянула через голову фиолетово-сиреневое платье и продела руки в рукава. — Наверное, лучше я хоть это надену, чем голяком ходить. А ты опять в яме была?

Сейдж не могла отвести глаз от Джинни: отупевшая и жалкая, она двигалась как зомби в череде других обитательниц. Неужели угрозы отправить непослушного ребенка в Уиллоубрук тоже правда? Сколько здесь таких же, как Джинни, — здоровых детей, попросту брошенных родителями? Мало того: у запертых тут маленьких пациентов нет никаких шансов попасть к опекунам или в приемную семью. А если им удается выжить и выбраться отсюда, смогут ли они снова почувствовать себя нормальными?

Тина помахала рукой перед лицом Сейдж:

— Эй, ты здесь?

Та помотала головой, отгоняя страшные мысли.

— Извини. Что ты сказала?

— Я говорю, ты опять в яме была?

— В яме?

— Ну ты знаешь. Изолятор. Резиновая комната. Яма.

Сейдж опять помотала головой:

— Нет, я не была в яме.

— Тогда в научном отделении? Говорят, там чистые полы и занавески на окнах. И еще игрушки, и вилки с ложками, и бумага, чтобы писать.

— Научное отделение? Что это?

Тина пожала плечами.

— Ну, там опыты ставят. А какие, не знаю.

— На пациентах?

— Ага, — подтвердила Тина. — Поэтому им там дают игрушки и всякое такое.