Потерянные души

Но это объяснение не было единственным. Возможно, она сознательно дала ему другое лекарство, надеясь, что он не заметит разницы в цвете и размере таблеток, этой и той, которую принял двенадцатью часами раньше, после МРТ.

Нехарактерная для доктора Рэтберна нетерпеливость и вдруг исчезнувшее чувство юмора. Молчание и натянутые улыбки медсестер. Ненависть во взгляде одной, брошенном на Брюса, презрение, написанное на ее лице.

Если б он мог отвлечься на чтение вестерна, то, возможно, сказал бы себе, что каждый имеет право на ошибку, у каждого может быть плохое настроение, и с головой ушел бы в перипетии романа, ожидая, как будет обстоять дело с ленчем. Но… голоса в вентиляционном коробе. Даже лучшая книга любимого автора не заставила бы его забыть эти мольбы о помощи и сострадании.

Если медсестра сознательно дала ему не ту таблетку, Брюс мог найти только одно объяснение. В бумажном стаканчике, скорее всего, лежала таблетка успокоительного. Медсестра рассердилась из-за того, что он пожаловался доктору, вот и хотела, чтобы он или пожаловался вновь, или быстренько заснул.

Насколько он знал по собственному опыту, ни одна профессиональная медсестра так бы не поступила. Мемориальная больница Рейнбоу-Фоллс, конечно же, не могла считаться лечебным учреждением высшего разряда, но и не опускалась до уровня больниц стран третьего мира. Когда болела Ренни, сотрудники больницы делали все, чтобы побыстрее поставить ее на ноги, демонстрировали искреннее дружелюбие, оказывали максимальную эмоциональную поддержку.

Вместо того, чтобы проглотить таблетку, Брюс сунул ее в нагрудный карман пижамы.

В палате потемнело, потому что солнце закрыли совсем уж черные облака.

На Брюса накатывало предчувствие дурного, а в следующее мгновение он уже ругал себя за чрезмерную подозрительность.

Возможно, истинной причиной такого состояния были воспоминания о болях в груди, из-за которых он и оказался в больнице. Они волновали его, не давали покоя. Старики остро осознают, что могут отправиться в мир иной, боятся смерти, но слишком горды, чтобы признать страх, и могут маскировать отсутствие храбрости, представляя себе таинственных врагов, какие-то заговоры. Обычное шипение и свист воздуха в решетках и коллекторах вентиляционной системы могли вызвать слуховые галлюцинации у человека, которого только что смерть коснулась своим крылом.

«И это такая большая куча дерьма, что ее не наложить и слону».

Какого-то особого страха перед смертью Брюс не испытывал. Собственно, смерти он совершенно не боялся. В смерти видел дверь, миновав которую, мог вновь соединиться с Ренни.

Он пытался убедить себя не искать причины столь странного поведения персонала больницы, не задаваться вопросом, откуда взялись голоса в вентиляционной системе. Брюс отдавал себе отчет, что после смерти Ренни он скорее реагировал на события, вместо того, чтобы прогнозировать их. Он не отказывался жить, но все больше склонялся к инертности, которую не потерпел бы в отчаянных шерифах или решительных ковбоях, героях написанных им романов.

Еще не испытывая отвращения к себе, но более чем раздраженный собственной пассивностью, Брюс откинул одеяло, перебросил ноги через край кровати, сунул в шлепанцы. Из стенного шкафа достал тонкий больничный халат, надел поверх пижамы.

В коридоре третьего этажа Дорис Мейкпис, главная медсестра смены, сидела в одиночестве на сестринском посту. Брюс прекрасно помнил ее заботу и внимательность, проявленную во время последней госпитализации Ренни.

Медсестра Мейкпис с головой ушла в свои мысли, уставившись на часы, которые висели на противоположной стене коридора.

Брюс не помнил случая, чтобы главная медсестра смены или даже простая медсестра сидела без дела на сестринском посту, с которым поддерживали связь все больные, находящиеся на этаже. У медсестер всегда хватало работы.

Дорис даже на их фоне выделялась особенным трудолюбием – энергичная, веселая, усердная, неугомонная. Теперь же пациенты, похоже, нисколько ее не интересовали, и она даже скучала. То ли надеялась, что стрелки часов под ее взглядом побегут быстрее, то ли мыслями находилась далеко за пределами больничного коридора и часы даже не видела.

Как и прежде, он мог раздувать из мухи слона. Всем по ходу рабочего дня время от времени требовался короткий, на несколько минут, перерыв.

Когда Брюс проходил мимо сестринского поста, Дорис Мейкпис вышла из транса, чтобы спросить:

– Куда-то идете?

– Хочу немного прогуляться, может, навестить одного-двух пациентов.

– Оставайтесь поблизости, чтобы мы могли вас найти. Возможно, скоро мы пригласим вас вниз, на обследования.

– Не волнуйтесь. Далеко я не уйду, – пообещал он и обнаружил, что не идет, а едва волочит ноги, и не потому, что не может идти нормально. Просто подумал, что в данной ситуации лучше продемонстрировать собственную слабость.

– Не переутомитесь. Чем быстрее вы ляжете в кровать и отдохнете, тем будет лучше.