Потерянные Евангелия. Новые сведения об Андронике-Христе

Обратимся теперь к Филострату. После описанной беседы с Деметрием-Деметрой, «отплыв от Дикеархии, они (Аполлоний-Христос и Дамид-Матфей — Авт.) на третий день достигли устья Тибра, откуда уже совсем близко до Рима. Держателем государева меча был в ту пору Элиан, который познакомился с Аполлонием еще в Египте и ПРЕЖДЕ ВЕСЬМА ЕГО ЛЮБИЛ, ХОТЯ И НЕ ВЫСТУПАЛ В ЗАЩИТУ ЕГО ПЕРЕД ДОМИЦИАНОМ, ибо должность ему того не позволяла, — поистине, как было ему заступаться за человека, коего император вознамерился предать суду… Однако же все УЛОВКИ, коими можно был НЕЯВНО помочь Аполлонию, он употребил еще до прихода его, возражая поносной клевете…

Все эти разговоры Элиан вел с самодержцем (Домицианом — Авт.) еще до прихода Аполлония, а когда тот пришел, то ИСХИТРИЛСЯ ЛУЧШЕ ПРЕЖНЕГО и сделал так. АПОЛЛОНИЯ ОН ВЕЛЕЛ СХВАТИТЬ И ДОСТАВИТЬ К СЕБЕ, а доносчику, обвинявшего того в чародействе и колдовстве, сказал: „Прибереги себя самого и свои речи для государева судилища“… Тот хотел было говорить свои глупости дальше, но Элиан прервал его: „Оставь-ка ты меня в покое до суда! Я намерен самолично без твоей помощи дознаться, каков нрав у этого умника, так что ежели признает он свою вину, то прение можно будет сократить… а ежели станет он запираться, то будет ему судьею государь“.

Затем, удалившись в скрытную палату, где тайно вершились важные дознания, он отослал всех, сказав: „Уйдите прочь и не смейте подслушивать — такова государева воля“.

Оставшись, наконец, наедине с Аполлонием, Элиан обратился к нему с такими словами: „Был я, Аполлоний, совсем молод в ту пору… Я был тогда войсковым трибуном, но в бою уже проверен, и потому император взял меня с собою, а ТЫ ВСТРЕТИЛ МЕНЯ ВЕСЬМА ПРИВЕТЛИВО, и пока государь решал городские дела, отвел меня в сторону и, назвавши мое отечество, имя и род, предрек мне нынешнюю мою должность, почитаемую среди людей наивеличайшей и важнейшей всех прочих, вместе взятых. Да только мне от нее одни хлопоты и несчастья, ибо ОКАЗАЛСЯ Я СТРАЖЕМ ЖЕСТОКОГО ТИРАНА, А ПРИСЯГИ НАРУШИТЬ НЕ МОГУ — БОЮСЬ ГНЕВА БОЖЬЕГО!

ОДНАКО ЖЕ К ТЕБЕ Я РАСПОЛОЖЕН, что и так ясно из рассказа моего о начале нашего знакомства, — все это я помню И ПОЧТЕНИЕ МОЕ К ТЕБЕ НЕИЗМЕННО… Когда я сказал, что хочу без свидетелей допросить тебя о деле, в коем уличает тебя обвинитель, это была лишь невинная уловка, чтобы нам с тобой побеседовать с глазу на глаз, — итак, ВЗБОДРИСЬ МОИМ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬСТВОМ и узнай о намерениях государя. Какой будет тебе от него приговор, мне неведомо, да только по нраву своему он из тех, которые осудить-то хотят, но без достоверных улик казнить стыдятся…

Что до меня, то мне надобно ВЫКАЗЫВАТЬ ТЕБЕ ПРИТВОРНЫЙ ГНЕВ, ИБО ЕЖЕЛИ ЗАПОДОЗРИТ МЕНЯ ГОСУДАРЬ В НЕБРЕЖЕНИИ ДОЛЖНОСТЬЮ, ТО УЖ И НЕ ЗНАЮ, КОТОРЫЙ ИЗ НАС С ТОБОЮ ПОГИБНЕТ ПЕРВЫЙ!“

Аполлоний отвечал так: „Разговор у нас честный… Ты столь благорасположен ко мне, что и опасность делить со мною готов… Поистине, Я МОГ БЕЖАТЬ ОТ ВАС В ЛЮБУЮ ОТДАЛЕННУЮ ОБЛАСТЬ, куда власть ваша не простирается… Однако я побоялся, что если не явлюсь я на суд, то буду повинен в вероломстве, ибо тогда погибнут мужи, коим из-за меня же и грозит опасность. Вот я и пришел оправдаться — а теперь скажи, в чем надобно оправдываться!“

„Донос составлен из многих и различных статей, — отвечал Элиан, — так что винят тебя и за твой наряд, и за прочие твои житейские правила, и за оказываемое тебе поклонение, и за то, что в Ефесе ты когда-то предсказал мор, да еще за словесное ОСКОРБЛЕНИЕ ВЕЛИЧЕСТВА… Но более всего государь доверяет извету, коему я в особенности не доверяю, ибо я-то знаю, что ты брезгуешь даже жертвенною кровью, а извет этот такой: ты якобы навестил Нерву… и там помогал ему наводить порчу на государя — ЗАКЛАЛ КАКОГО-ТО АРКАДСКОГО МАЛЬЧИШКУ и этим-то жертвоприношением еще пуще раззадорил Нерву, а дело было-де темной безлунной ночью… довели тебя до ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЫ, поощрив вышеуказанное жертвоприношение. Итак, тебе надобно защищаться от всех перечисленных обвинений…“

Элиан… пожелав Аполлонию бодрости духа, сам остался в уверенности, что тот неуязвим и что хоть лик Горгоны ему покажи — все ему нипочем. Затем, призвавши к себе чиновников, коим поручено было дело, он сказал: „Приказываю человека этого задержать и доложить государю о его прибытии и обо всех его разговорах“, — при этом он прикинулся, будто весьма разгневан, а затем воротился во дворец…

А тут войсковой трибун, отлично знавший Аполлония, затеял с ним разговор и задорно спросил, как это он попал в такую беду, и когда Аполлоний ответил, что не знает, возразил: „Зато я знаю: люди тебе поклонялись, и потому ПОШЕЛ НА ТЕБЯ ДОНОС, БУДТО ПОЧИТАЮТ-ДЕ ТЕБЯ НАРАВНЕ С БОГАМИ“. — „Кто же это?“ — „Да хотя бы я…“

Наконец Элиан снова призвал Аполлония И ВЕЛЕЛ ПОМЕСТИТЬ ЕГО В ТЕМНИЦУ, но содержать без оков, объяснив: „Это пока государь не выберет для тебя времени, ибо желательно ему прежде увидеться с тобою наедине“. Итак, Аполлоний покинул судилище и по дороге в тюрьму сказал Дамиду: „Побеседуем с узниками“» [876:2a], с. 154–157.