Потерянные континенты

Это отношение восходит к древним повествованиям о потерянном рае и золотом веке, но не становится опасным до тех пор, пока Жан-Жак Руссо в конце XVIII в. не распространяет идею о благородном дикаре, хотя сам с дикарями никогда не встречался. Руссо и его современники Моррели и Бабёф придали утопизму веру в естественную добродетель человека, наряду с крайним иевалитарианизмом (стремлением в всеобщему равенству) и догматическим энвиронментализмом (стремлением очистить природу). Эти представления перешли в ранний социализм и посему ответственны в значительной степени за такой феномен в СССР, как противостояние Мичурина и Лысенко в научной генетике.

Вордсворт, Колридж, Байрон и другие романтические авторы начала XIX столетия популяризировали идеал возврата к природе. Друг Байрона Джон Галт написал трагедию в духе Руссо под названием «Отступник, или Атлантида разрушенная», опубликованную в 1814 г. В этой пьесе безнравственный Антонио, моряк, потерпевший кораблекрушение, обращает царя Атлантиды Ямоса в христианство и приобщает его к западному искусству и науке, одновременно пытаясь соблазнить царицу и вынуждая верховного жреца древней атлантической религии бежать в лес с немногочисленными последователями. Антонио добивается своего с царицей и убеждает атлантов построить большой грешный город по европейской модели. В конце концов Антонио разоблачают. Жрец побуждает атлантов поджечь город, который угрожает безмятежному благоденствию Атлантиды.

Полвека спустя Джон Раскин использует тему Атлантиды в лекциях о недостатках промышленной революции, которые читал потрясенным бизнесменам английского города Бредфорда. Если они не прекратят поклоняться золоту, предупреждал он, то из повествования Платона могут узнать, какая судьба их ждет.

Да, Атлантиду использовали так и сяк. Один из отцов христианской церкви Арнобий взял ее в качестве примера катастроф, которые беспокоили мир до христианства, чтобы опровергнуть аргументы язычников, которые (как Эвард Гиббон гораздо позднее) полагали, что эта религия принесла несчастье цивилизации, подорвав Римскую империю. Косьма притягивал Атлантиду к своим доводам в пользу плоской Земли. Бэкон использовал ее как образчик научного общества, возникновения которого ожидал всей душой. А Галт приводил ее как пример донаучного общества, о котором весьма сожалел. Бенуа с помощью Атлантиды иллюстрировал тезис о том, что мир потерян для любви – что являлось распространенным мотивом французских романов определенного сорта. Теософы и прочие оккультисты вписывали Атлантиду в свои причудливые космогонии.

В последние годы Льюис Спенс стал относиться к ней так серьезно, что решил предупредить нас: если мы не одумаемся и не изменимся, Господь утопит нас, как Атлантиду. То же говорил Дмитрий Мережковский. Мережковский является образцом интересной, но почти вымершей породы тех дореволюционных российских мистических интеллектуалов, которые в состоянии возбужденного уныния размышляли о Боге, сексе, смерти и других глобальных вопросах. Он считал, что история об Атлантиде представляет собой и историческую хронику, и аллегорию грядущего. «Запад, – говорил Мережковский, – освободил мощь Машины, которая без контроля может уничтожить нас в нашей гордыне, так же как высокомерие и алчность Атлантиды вызвали ее падение». В свете последних научных открытий идеи Мережковского, возможно, довольно разумны, несмотря на его пространное разглагольствование.

Глава 11 УРАВНИВАНИЕ ФАНТАСТИЧЕСКИХ ОСТРОВОВ

На запад, на край неизвестной земли

Стремились во все времена корабли.

Прочти, коли смелый, что Скелос писал

И мертвые руки в шелку согревал;

Пойди за судами, что в море лежат,

Что, ветром разбиты, не плыли назад.

Говард. Меч Конана

Мы увидели, какую роль играла идея пропавшего континента в серьезных науках: археологии, антропологии и палеогеографии. Мы проследовали за этим мерцающим маленьким призраком через лабиринт истории, философии и оккультизма.

Но что можно сказать об использовании данной идеи в той области, в которой (полагаю, мне удалось показать это) сам Платон намеревался ее применить, – в области вымысла, фантастики или художественной литературы? Ведь именно на этой почве мы сумеем прийти к согласию с большинством иступленных атлантологов. Вопрос не в том, является ли она объективно истинной, а в том, действительно ли автор построил свою иллюзию так мастерски, что в процессе чтения она представляется нам истинной?