Потерянные мемуары Джейн Остин

— С удовольствием, миссис Дженкинс, — согласилась Кассандра. — Я на секундочку, Джейн, — извиняясь, добавила она.

Пока я наблюдала, как миссис Дженкинс и Кассандра направляются к Изабелле и ее другу, за моей спиной раздался мужской голос с густым шотландским акцентом:

— Никто так не пленяет леди, как симпатичный мужчина в темно-синем костюме.

Я обернулась и увидела хорошо одетого джентльмена лет тридцати девяти с приятным лицом. Он наблюдал за Изабеллой живыми умными глазами и весело улыбался.

— Хорошо сшитый костюм и красивое лицо безусловно могут вскружить голову девушке, сэр, — ответила я, — но не наружность, а душа — вот что поистине пленяет леди.

Джентльмен поднял брови и перевел взгляд на меня.

— Сказано подлинным певцом современной романтики, мисс…

— Остин. Мисс Джейн Остин.

Я протянула ему руку в перчатке, и он принял ее с поклоном.

— Приятно познакомиться, мисс Остин. Я — мистер Вальтер Скотт.

Я чуть не ахнула вслух и не смогла скрыть свое изумление и благоговение. Мне никогда и в голову не приходило, что я встречу писателя столь прославленного, чьи стихи я многажды перечитывала, — и все же вот он, стоит передо мной в лондонском театре.

— Мистер Скотт! — воскликнула я, вновь обретя дар речи. — Какая честь и удовольствие познакомиться с вами, сэр! Вы настоящий поэт, сэр.

— Благодарю, — скромно ответил он, скупая улыбка и приглушенный голос выдавали его недовольство, — но вам, боюсь, более пристало читать Вордсворта.

— Прошу не путать. Его труды мне тоже нравятся, конечно, но я безмерно восхищаюсь живыми описаниями и неподдельным пафосом ваших баллад. Могу ли я осведомиться, над чем вы работаете в настоящее время?

— Над очередной небольшой поэмой.

— О чем она?

— Об англичанине по имени Уэверли, который отправился на Северное нагорье во время второго якобитского восстания. — Мистер Скотт со скучающим видом махнул рукой. — По правде говоря, я начинаю уставать от баллад, в особенности своих собственных. Я прекрасно понимаю, что навсегда останусь лишь второстепенным поэтом.

— Возможно, настало время, — дерзко и не подумав заявила я, — отойти от поэзии и выбрать новое направление.

Едва слова слетели с моих уст, как я ощутила, что краснею. Что завладело мной? Кто я такая, чтобы давать советы знаменитому писателю?

Мистер Скотт встретил мой смущенный взгляд широкой улыбкой.

— И какое новое направление вы предложили бы, мисс Остин?

Звонок возвестил о начале второго акта. Толпа направилась в зал, но мистер Скотт стоял и ждал моего ответа.

— Прозу, — ответила я.

— Прозу? — удивленно повторил он.

— Именно, сэр. В последнее время она вошла в моду. Возможно, вам следует превратить вашего Уэверли в роман.

— В роман? — засмеялся мистер Скотт. — Что за романтическая идея! Вы правда верите, что публика с интересом воспримет роман о выдуманных исторических фигурах?

— Почему бы и нет?

— Да потому, что прежде такого не бывало.

— Все когда-нибудь случается впервые, мистер Скотт. И если кто-то и сумеет написать настоящий роман об истории и любви, так это вы, сэр.

Он снова засмеялся.

— Смею сказать, если я и совершу такую попытку, то никогда не помещу свое имя на обложку.

— Как и я, сэр, — согласилась я тоже со смешком. — Но я уверена, что он будет популярен.

Мистер Скотт кивнул, лицо его стало задумчивым, он еще раз поблагодарил меня за добрые слова и с рассеянным поклоном удалился, бормоча под нос:

— А мысль любопытная. Роман…[48]

Мои собственные литературные амбиции, в отличие от надежд мистера Скотта, казалось, были обречены на неудачу. Несмотря на то что Генри несколько недель старался изо всех сил, он оказался неспособен заинтересовать издателей моей книгой.

— Это первый роман неизвестного автора, — с некоторым разочарованием объяснял Генри, глядя на титульную страницу, которая гласила: «Чувство и чувствительность. Роман в трех томах. Написан леди», — Не только неизвестного, но еще и безымянного! С теми ограничениями, что ты мне поставила, Джейн, сложно убедить кого-нибудь хотя бы прочитать его. Если ты позволишь мне сознаться, что книга написана моей сестрой, то, возможно, удастся добиться чьей-нибудь благосклонности.

— Нет, — решительно отказалась я. — Довольно и того, что ты представляешь автора. Я убеждена, что издатели выше оценят работу, если не заподозрят в ее авторстве одного из твоих родственников.

— Я думаю, она права, Генри, дорогой, — сказала Элиза. — Роману пойдет на пользу, если сочтут, что твои личные интересы не затронуты.

— Возможно. — Генри пожал плечами. — Это единственная твоя забота, Джейн? Если мне безмерно посчастливится отыскать издателя, тогда ты поставишь на романе свое имя?

— Нет. Я хочу остаться анонимной.

— Но почему? — сердито воскликнул Генри.

— Точно не знаю. Сложно объяснить.

Я отчаянно хотела опубликоваться, это верно, и в то же время мысль об известности оскорбляла меня.

— Одно дело — писать для семьи и близких друзей. Но если этой книге суждено выйти в свет, мне будет крайне неуютно сознавать, что незнакомцы знают мое имя и делают обо мне необоснованные выводы.