Потерянные сердца

Наоми окидывает взглядом мое умытое лицо и закатанные рукава. Одежда у меня чистая, насколько это возможно, как и волосы. Я знаю, как заштопать там, где протерлось, и починить то, что порвалось, так что дырок на моих вещах не отыскать. Наоми расправляет юбку, как будто стыдится собственного внешнего вида. И зря. У нее три платья: розовое, голубое и желтое, все домотканые и незатейливые, но ей они идут.

– И где ваше место, мистер Лоури? – говорит она. От того, как напряженно звучит ее голос, у меня в груди все сжимается.

– Мэм? – переспрашиваю я, не сразу сообразив, о чем речь.

– Вы сказали, что у всякой вещи свое место.

– Сейчас мое место рядом с мулами, миссис Колдуэлл. – Я приподнимаю шляпу и обхожу Наоми, вручив ей пустую миску. Она увязывается следом.

– Я бы предпочла, чтобы вы называли меня мисс Мэй, если уж не Наоми.

– А где мистер Колдуэлл?

– Который из них?

– Тот, который сделал вас миссис, мэм.

Мой голос звучит натянуто, и мне становится неловко. Я знаю, что она вдова, но мне неизвестны обстоятельства, при которых она ею стала. Давно ли она вдова? Долго ли была замужем? Я хочу знать, но боюсь спросить. И не желаю привлекать лишнее внимание ни к себе, ни к ней, ни к тому, что мы проводим время вместе. Опять. Я прибавляю шагу. Она не отстает. Я скрываюсь за тополем, возле которого привязал Даму, в надежде ускользнуть, но Наоми в упорстве не уступает Уэббу.

– Я стала миссис, когда вышла за Дэниэла Колдуэлла. Но он умер. И я недолго носила эту фамилию. Так и не успела привыкнуть. Так что иногда я забываюсь и называю… не ту фамилию, – объясняет она. – Если будете называть меня миссис Колдуэлл, я подумаю, что вы обращаетесь к Эмельде.

Она останавливается рядом со мной и протягивает руку к Даме. Лошадь приветствует ее, ткнувшись носом в ладонь, и тихонько фыркает.

– Аака'а, – тихо ругаюсь я.

– Вы часто это повторяете. Что это значит? – спрашивает Наоми.

– Да ничего особенно не значит.

– Вы говорите так, когда вздыхаете.

– Такое уж это слово.

Чаще всего я даже не замечаю, как произношу его. Это слово из моих самых ранних воспоминаний. Моя мать шептала его, выражая усталость или удивление. Междометие, не означающее ничего и в то же время означающее все сразу.

– Мне нравится.

– Мэм, из-за вас у меня будут неприятности, – бормочу я себе под нос.

– Почему?

– Возвращайтесь к себе в фургон. Я стою на часах. И я не хочу, чтобы вас застали со мной.

– Мистер Лоури, вокруг нас с дюжину костров, крикни – услышат. И в простой беседе нет ничего неподобающего.

Я отступаю от нее на несколько шагов, увеличивая расстояние между нами, помня о том, что сказал Эбботт: «Она не для тебя, сынок».

– У всякой вещи свое место, – возражаю я, и мой голос звучит твердо.

– Я вас оскорбила.

– Неправда.

– Я не хотела вас обижать, когда сказала, что вы не похожи на других индейцев. Я просто хотела понять вас.

– Зачем?

– Вы ведете себя как белый. И говорите как белый… в большинстве случаев. И все же вы не белый.

– Я белый.

Я настолько же белый, насколько белы пауни.

– Правда? – удивляется Наоми. – Вы сказали, что вас воспитала белая женщина. Это была ваша мать?

– Да, – говорю я.

Дженни заменила мне мать во всех смыслах этого слова, а пускаться в объяснения я не желаю. Но когда Наоми поднимает на меня свои лучистые глаза, наклонив голову набок и терпеливо наблюдая, я почему-то делаю именно то, чего делать не собирался.

– Меня воспитал отец и его жена Дженни. Это сестра мистера Эбботта. Она мне не родная мать… Зато она меня воспитала.

– А кто родная? – спрашивает Наоми.

У меня в груди вскипает раздражение. Я еще не встречал женщины, которая бы так любила лезть не в свое дело.

– Женщина из племени пауни. А вы тоже не похожи на остальных, – добавляю я резким тоном.

– На остальных – это на кого? – не понимает она.

Я обвожу рукой лагерь переселенцев, указывая на людей, которые сидят ссутулившись возле костров с жестяными мисками в руках, поедая бобы с беконом.

– На других женщин. Вы не такая, как они.

– И много вы знаете женщин? – В ее голосе слышится ирония, и я понимаю, что она обратила мой собственный вопрос против меня. Мне ее не запугать. Эта девушка излишне любопытна… Но мне она нравится. А я не хочу, чтобы она мне нравилась.

– И чем же я от них отличаюсь? – спрашивает Наоми.

– Вы стоите здесь, разговариваете со мной.

Тут сложно спорить. Все остальные, не считая ее братьев, ко мне не суются. Я знаю, что дело скорее во мне, чем в них. Я не самый дружелюбный человек, и дружить с Наоми мне нельзя. Пора ее отпугнуть.

– Вам, похоже, все равно, что думают другие. Вы либо глупы, либо высокомерны, а я в отличие от вас не могу себе этого позволить, – говорю я.

Она вздрагивает будто от пощечины. Именно этого я и добивался. Жестокие слова трудно забыть, а мне нужно, чтобы она меня услышала.