Элис откинулась на спинку стула. Ее веки пылали и слипались. Она прижала ладони к странице с фотографией горящего плетеного человека. А какое чудо сотворит ее огонь? Для начала дом перестанут оглашать звуки ломающихся вещей. Воздух не будет больше пропитываться кислой вонью страха. Элис разведет огород, и ее не будут наказывать за то, что она случайно использовала не ту лопатку. Может быть, она наконец научится кататься на велосипеде, не ощущая у самых корней волос папиной разъяренной хватки, грозящей оторвать их от скальпа, если дочь потеряет равновесие. И читать ей нужно будет лишь знаки в небе, а не тени и тучи, набегающие на лицо отца и дающие понять, кто он сейчас – чудовище или человек, который может превратить дерево эвкалипта в письменный стол.
Это произошло на следующий день после того, как он столкнул ее в море и предоставил ей самой добираться до берега. Той ночью он исчез в деревянном сарае за домом и не появлялся два дня. А когда появился, то сгибался под тяжестью прямоугольного стола, который в длину был больше отцовского роста. Он был сделан из древесины пятнистого эвкалипта, имевшей сливочный оттенок, – эти доски отец берег, чтобы сколотить матери новые грядки для папоротников. Элис смущенно переминалась с ноги на ногу в углу комнаты, пока ее отец прикручивал столешницу к стене под подоконником. Ее спальня наполнилась пьянящими ароматами дерева, масла и лака. Он показал Элис, как открывать крышку, державшуюся на петлях из латуни; под ней оказалась неглубокая полость, ждущая, чтобы ее заполнили бумагами, карандашами и книгами. Он даже соорудил подпорку из эвкалиптовой ветки, чтобы Элис могла класть на нее крышку и копаться в столе обеими руками.
– Когда в следующий раз поеду в город, раздобуду тебе все карандаши и мелки, какие захочешь, зайчонок.
Элис обвила руками его шею. Он пах мылом «Кассонс», потом и скипидаром.
– Моя маленькая птичка.
Его щетина царапала ей щеку. Слова покрыли язык Элис, словно слой лака: «
Взгляд Элис снова переместился на открытую книгу:
Она подняла взгляд и посмотрела в сад. Ветер невидимкой тянул и толкал висевшие на крючках горшки с курчавыми папоротниками. Он завывал в щели приоткрытого окна. Девочка сделала несколько глубоких вдохов, медленно наполняя и опустошая легкие.
Пока с востока надвигалась буря, заволакивая небо темной завесой, Элис у черного хода уже накидывала на себя ветровку, готовясь выйти из дома. Тоби ждал рядом – она запустила пальцы в густую шерсть собаки. Пес заскулил и уткнулся носом ей в живот. Его уши были прижаты. Ветер обрывал лепестки с маминых белых роз и разбрасывал их по саду, как упавшие звезды. В отдалении, на краю участка, мрачно ссутулился запертый сарай отца. Элис пошарила в карманах куртки и нащупала ключ от сарая. После минутного колебания, собрав все свое мужество, она распахнула заднюю дверь и вместе с Тоби выскочила из дома в бурю.
Хотя ей и было запрещено входить туда, ничто не могло заставить Элис перестать гадать, что скрывалось внутри отцовского деревянного сарая. Как правило, он проводил там время после того, как совершал что-нибудь ужасное. Но когда он возвращался, то всегда был лучше, чем когда уходил туда. Элис решила, что в сарае была заключена некая магия превращений; как если бы его стены таили заколдованное зеркало или сказочную прялку. Однажды, когда Элис была совсем маленькой, у нее хватило смелости спросить, что было там, внутри. Отец не ответил, но после того, как он смастерил стол, она поняла сама. Она читала в библиотечных книгах об алхимии и знала сказку о Румпельштильцхине. Отцовский сарай был тем местом, где он прял из соломы золото.