Потерянные цветы Элис Харт

Значение:Что было потеряно, нашлось

Actinotus helianthi / Новый Южный Уэльс

Стебель, веточки и листья этого растения бледно-серого цвета, покрыты пушком и на ощупь напоминают фланель. Прелестные головки цветов, по форме напоминающие маргаритки, распускаются весной, но особо пышное цветение можно наблюдать после лесных пожаров.

Самая первая история, которую узнала Элис, началась на краю мрака, где ее первый младенческий крик заставил сердце матери биться вновь.

В ночь, когда она родилась, с востока налетел субтропический шторм, из-за которого гигантские волны прилива затопили берега реки, отрезав ферму Хартов от города. В застрявшем на дороге грузовике у Агнес Харт отошли воды, и жгучая, как огонь, вспышка боли словно разрезала ее пополам. Там, на заднем сиденье машины мужа, она вытолкнула из своего тела дочь вместе с жизнью. Клем Харт, в панике из-за бесновавшегося в тростнике шторма, сперва был так поглощен рождением младенца, что не заметил бледности жены. Когда он увидел, что ее лицо стало белее песка, а губы цвета раковины моллюска, Клем в исступлении бросился к ней, забыв о ребенке. Он тряс Агнес, но это не помогало. Только крик дочери смог привести ее в сознание. По обеим сторонам дороги напоенные дождем кусты распустились россыпью белых цветов. Первый вдох Элис был пронизан молниями и ароматом штормовых лилий в цвету.

Ты была настоящей любовью, которая пробудила меня от чар, зайчонок, – говорила мама в завершение истории. – Ты – моя сказка.

Элис было два года, когда Агнес познакомила ее с книгами. Она читала вслух, указывая пальцем на каждое слово на странице. На пляже она повторяла: одна каракатица, два перышка, три щепки, четыре морские раковины и пять осколков морского стекла. По всему дому Агнес оставила надписи: КНИГА. СТУЛ. ОКНО. ДВЕРЬ. СТОЛ. ЧАШКА. ВАННАЯ. КРОВАТЬ. Ее домашнее обучение началось, когда Элис было пять, и к тому времени она уже умела читать. Хотя любовь к книгам стремительно завладела всем ее существом, Элис всегда больше любила мамины рассказы. Когда они оставались вдвоем, Агнес пряла нити сюжетов вокруг них. Но она никогда не делала этого, если отец мог услышать.

У них с матерью был ритуал: спуститься к морю и лежать на песке, глядя в небо. Нежный голос Агнес прокладывал путь, по которому они неслись на поезде через зимнюю Европу, через пейзажи с такими высокими горами, что их вершины скрывались из поля зрения, через такие снежные горные хребты, что в белизне исчезала граница между небом и землей. Они наряжались в бархатные пальто, оказавшись в вымощенном булыжниками городе татуированного короля[1]. Там на пристани ютились дома, разноцветные, как коробка с красками, и сидела бронзовая русалочка, вечно ждущая свою любовь. Элис часто закрывала глаза и представляла, что каждая нить маминых рассказов может замотать их в кокон, из которого они выберутся и улетят прочь.

Когда Элис исполнилось шесть, мама, укладывая ее спать, нагнулась поближе и прошептала ей на ухо: Время пришло, зайчонок, – потом чуть отстранилась, поправляя одеяло и улыбаясь, – теперь ты достаточно взрослая, чтобы помогать мне в саду. Элис заерзала от волнения: обычно мама оставляла ее с книжкой, пока сама работала в саду. Завтра и начнем, – сказала Агнес, прежде чем погасить свет. В ту ночь Элис несколько раз просыпалась, чтобы выглянуть в темное окно. Наконец она увидела первые проблески золота в небе и откинула одеяло.

Мать Элис была на кухне, готовила тосты с пастой «Веджимайт»[2] и домашним сыром и чайник медового чая. Все это она вынесла на подносе в сад возле дома. Воздух был свежий, утреннее солнце теплое. Мать поставила поднос на мшистый пенек и разлила сладкий чай по чашкам. А потом они молча сидели вдвоем, жевали и пили. Пульс громко стучал у Элис в висках. Когда Агнес закончила со своим тостом и чаем, она села на корточки среди папоротников и цветов и стала что-то нашептывать им, будто будила спящих детей. Элис не знала, что предпринять. Это и было садоводство? Следуя примеру матери, она подсела поближе к растениям и принялась наблюдать.

Постепенно следы тревоги исчезли с лица матери. Ее нахмуренный лоб разгладился. Она больше не заламывала руки и не беспокоилась. Глаза ее сделались большими и ясными. Элис не узнавала ее. Мама стала умиротворенной. Она была спокойна. Это зрелище наполнило Элис надеждой – зеленой, как вода, которую отлив оставлял в выбоинах скал и которую ей никогда не удавалось удержать в руках.