Потерянные в Великом походе

Направляясь обратно в расположение взвода, Пин все еще сомневался, стоит ли и дальше добиваться Юн. Слова Хай-у по-настоящему проняли его часа через три, когда долина оставалась далеко позади. Бесконечная шеренга солдат маршировала по пыльной проселочной дороге и уходила куда-то за горизонт. Со стороны она напоминала исполинского извивающегося удава, поросшего щетиной – остриями штыков. Гряда Тецзиншань теперь сливалась с остальными пиками и казалась крошечной, как петушиный гребень. Воздух, прежде вонявший плесенью, покрывавшей известняк, теперь сделался сладким и свежим, словно сок боярышника. Пин несколько раз подпрыгнул, оглядываясь через плечи своих товарищей, и мельком увидел Юн, в третьем ряду за Секирой. Девушка маршировала рядом с Ло. На миг Пину показалось, что их пальцы сплетены, но в следующее мгновение он увидел, что и Юн, и Ло размахивают руками как положено, в едином ритме с чеканным шагом.

– Никогда не сдавайся, – тихо произнес себе под нос Пин. – Действуй потихонечку.

9

В южной провинции Цзянси стояла пора цветения, бурного, словно воды реки Янцзы, залившей красками желтого, красного и оранжевого цветов склоны холмов и полей и укромные садики вековых буддийских монастырей. Из этого великолепия выглядывали лишь серые камни мостов. Всякий раз, когда Пин видел дышащие умиротворением и покоем просторы, его поражало, как в этом мире среди выстроившихся террасами рисовых полей и колышущейся высокой травы может идти война. Стоило взглянуть на этот пейзаж хоть раз, и становилось ясно, отчего о Цзянси сложили так много песен и стихов. Если б оружейник мог выбирать, где провести детство, он бы предпочел всем другим вариантам какую-нибудь из здешних соломенных хижин в одной из низин, домик с овальным отверстием вместо окна и с бегающими по двору курами.

В метре от Пина шагали Ло с Юн. Оружейник услышал, как Ло говорит девушке, что хотел бы осесть в таком красивом месте, когда состарится. На это Юн ответила, что людям в их возрасте не следует думать о покое в преклонные годы, они должны быть готовы сложить головы, не дожив до сорока лет. Разлад в паре обрадовал Пина. «Поглядите вокруг! Хорошенько запомните то, что сейчас видите! – прокричал лейтенант Дао, ехавший верхом на лошади. – Вот за что мы сражаемся!»

До передовой они шли трое суток. И хотя всякий раз поутру руки и ноги Пина бугрились волдырями от комариных укусов, оружейник радовался возможности спать под открытым небом. При виде усыпанного звездами неба прояснялось в голове, а страх перед предстоящим боем куда-то улетучивался. Приписанный к взводу повар готовил пищу в огромном, как гамак, котле. Бойцов кормили кашей из кукурузы, сладкого картофеля и риса, в которой попадались крошечные кусочки вяленой свинины. Каждый солдат наполнял свою плошку, после чего все садились вокруг костра.

Как и предсказывал Хай-у, Пину подвернулось немало оказий выказать Юн свое внимание. Сперва девушка чуть не угодила в яму глубиной по колено. Пин увидел, как солдат свалился в нее и распорол себе бедро. Юн уже падала следом, но Пин подскочил и подхватил ее под руки. Немного запыхавшись от волнения, девушка поблагодарила оружейника, а он велел ей внимательней смотреть себе под ноги. «Ты же наш снайпер! Куда мы без тебя, если ты вдруг обезножишь?» – спросил он с улыбкой. Следующая возможность представилась вечером в деревеньке Сюнцунь, где местные жители уступили половину своих лачуг красноармейцам. В тех, что выделили взводу Пина, места не хватало, и треть подразделения должна была ночевать на улице. Стали тянуть жребий. Пину досталась длинная соломинка, но он отдал ее Юн, сказав, что, пока жил в пещере, истосковался по свежему воздуху и все равно предпочел бы спать во дворе. Девушка пожала плечами и заставила Пина взять на ночь ее одеяло, подбитое кроличьим мехом, сказав, что весенние ночи пока слишком холодны. В свете звезд Пин хорошенько закутался в одеяло, пропахшее запахом Юн – незнакомым, приятно-кисловатым. Третий шанс подвернулся Пину благодаря происшествию с Шаоху. Знаменосец, припрятавший бутылку самогона из личи, вместо того чтобы вылить его, как приказал лейтенант Дао, решил пойти в поле и выпить все одним махом. Когда он, пьяный, вернулся в расположение взвода, стояла полночь, и по пути к своей лежанке знаменосец споткнулся о Юн. Та вскочила и в ярости стала орать на Шаоху, всячески его обзывая и понося за то, что тот нарушил приказ. Знаменосец, в свою очередь, рявкнул на Юн, заявив, что той не след совать свой нос куда не следует, и вообще, женщина не имеет права указывать мужчине, что делать. Пин обычно старался не ввязываться, но на этот раз заставил себя вмешаться. Он вылез из-под одеяла и сказал Шаоху, что видел, какой из того стрелок. Мол, даже если он, Пин, сделает знаменосцу самое лучшее в мире ружье, Шаоху все равно и в подметки не будет годиться Юн. Когда Шаоху подостыл и, отмахнувшись от них обоих, пошатываясь, побрел к своей лежанке, девушка с благодарностью кивнула Пину.