Потерянный альбом

…и вот моя мягкость течет через него и возвращается ко мне вожделением, и я выгибаюсь и напрягаюсь, когда свивается его тигриный язык, чтобы уловить мой сосок снизу; и он слегка коробит, тянется и отстраняется, изобретая текстуру; его прикосновения под моим соском распределяют дискантовые тоны чувства, после чего он кружит поцелуями к верху моей груди и озвучивает ее низкие ноты; затем присасывается — только лишь легкие втягивания губами, — сминает в себя мой сосок, и я с ним, я внутри него — мое небольшое, тотальное проникновение; и он просто продолжает — покусывает мою твердую мягкую пуговку, мою розовизну, сплошь уступчивость, сплошь податливость, и я жалею, что не могу целиком войти в него, вставить себя в него, так горит по этому моя мягкость; но его касание есть напряжение, когда соскальзывает по моей грудной клетке и сливается с маревом, когда его рука проходит на мой живот, его склоны; и меня всю покалывает, когда он пасется, и кружит, и черпает мою середину, все линии его движений ведут к завершению, к определенности; и я зову, и осекаюсь, и зову, и осекаюсь на наречии, которое, знаю, слышит только он, и наше дыхание — влажным громом меж давлением и поцелуями, когда он окунает кончики двух твердых пальцев под пояс моей юбки, в покладистую падь моего бедра, где тепло, и просто оставляет там, и просто оставляет там…

…и я надавливаю и распластываю ладонь на его сильной теплой спине, пока не чувствую его всецелость, и мы единая система, мы непрерывны, разделяем продолжительные глиссандо чувства, которые сплетаются меж нами, прошивают нас; я слышу его сердцебиение, как свое, я чувствую его напор, как свой, наш ковалентный союз делает из нас новое, заряженное, неведомое вещество; и точно так же моя кожа, моя жидкая кожа — одновременно наше разделение и наше слияние, наш общий зыбкий фронтир; и все же, когда он так долго и так содрогательно-тепло целует долину моего живота, я осознаю, что я еще и проникла через пределы его кожи, я — за барьером его кожи, я живу внутри него, ведь наш стык уже расплывчат: в высшей степени, во всем объеме я чувствую его отклик на меня, чувствую, как он бурлит в ответ на мой прилив; и эта небесная схема, этот перехлест, эта неразбериха придает мне новые контуры, новую периферию, расширяет меня в добавленных измерениях, и это так непохоже на подарок, который я ему принесла — на магический квадрат букв, что скользят по своему бумажному подносу в бесконечных сдвигах бессмысленности, — чья пластмассовая твердость прижимается к моей ноге во внутреннем кармане юбки; ведь здесь, сейчас, с ним все конфигурации сходятся, все аранжировки перекликаются, наши тела — множители значения, каждое наше движение и жест — новое выражение беспредельного смысла; в конце концов взаимодействие уже не требует стратегий, и мне нужно просто встречать его поцелуи, плеск его поцелуев на мое лицо, на мои губы, на орбиты моих глаз и на верх моего горла, в мой лепечущий пульс…

…и, хватая его за волосы, я чувствую, что он вновь спускается, его поцелуи пересекают кочку моей ключицы, и теперь он лижет и смакует мою кожу, кожу моей груди; и я чувствую языком и губами сладко-соленые текстуры, что он черпает из меня, изумление моей теплой кожи; и теперь вновь он взбирается к груди, карабкается, оставляя серебряные следы языка и запинающиеся покусывания-поцелуи, пока вновь не останавливается на соске, лакая его с твердостью, и берет грудь, поддерживает своей рукой, своей нежной рукой; и они движутся в нежной синхронности: его рука баламутит, а губы — стреляют языком, когда вторую руку он пропускает мне за спину, чтобы держать меня всю, с невозможностью прижать в себя, лакая все больше и больше моей груди себе в губы, в открытый рот, мягкая твердость давит на мягкость; уплотняя язык, он лакомо ласкает всю ширь соска, и я хочу быть целиком внутри него, куда он влечет меня погладыванием и языканием…