Потерянный альбом

— Ну ладно, поехали дальше…; итак: се правда! — итак — И что же по-новому увлекло твою графоманскую тетушку? — ой, определись уже — Не более чем приводящая в чувства пощечина достойной работы… Да, се есть проект — проецирующий меня в режим исследования, режим интереса, режим понимания и просто режимы на режимах веселья… прошу прощения… но, право, в последнем случае погружения под замерзшее море официальной реальности Хомский, мой вечный проводник, мой пожизненный поставщик удовольствий, испросил меня подготовить доклад о событиях в университете Ярмука в твоем любимом городе Ирбиде, Иордания, где несколько расплывчатых месяцев назад правительство кратко сократило больше десятка администраторов и в полтора раза больше профессоров только потому, что — подчеркнем несправедливость — они выступили в поддержку некоторых протестующих студентов… выражаясь иначе и помягче, се дельце скверное — подавление студентов и их старших вдохновителей, которые такого и представить не могли… однако ж для меня это занятие чрезвычайно увлекательное и тонизирующее, хотя для Хомского, разумеется, это житейские антидела, ведь он по-прежнему пишет, выступает и в целом ведет крестовый поход со всеми своими неудержимыми страстями на знаменах… надругательство над демократией в нашем сердечном и подвздошном союзнике Коста-Рике, американская поддержка вторжения-слэш-бойни Индонезии в Восточном Тиморе, избирательная слепота и предрассудки так называемой свободной прессы… сей желтушный институт я взяла в привычку звать депрессой… жалкие обстоятельства опальных палестинцев и прочая хомская оральная мораль… и сей труд и поддержку он продолжает вопреки всем наветам набобов и хуле — вот замечательное слово, — о том, что Хомского пора заслать в бан-таун, то есть Все будет хорошо, когда ты в …, где положено лишь ложное[22], — Ну даешь, Роб! — а именно что мелкому лингвисту-академику следовало бы и дальше возделывать свой грамматический сад, где и есть его вотчина, а не если-ть и но-кать в делах, которые он постичь не в силах… но такова уж искренность искрометности Хомского: он не может не повысить голос, когда миру требуется слово, когда единственной структурой поверхности в округе становится неправильность… То есть глубокая, универсальная участливость Хомы не исключает ничего, кроме лишь безразличия, а его абсолютно великодушная суть произрастает из демократического инстинкта столь пылкого, что, когда ты рядом, он подобно очагу согревает, он распаляет… Знаю: свой огонь я верно похитила у него… хотя и, разумеется, раздается тот огонь безвозмездно…

…И фух: время очередной интерлюдии; больше мой язык за один присест не вынесет; тогда я встала, потянулась и подошла к гардеробу за спиной, где вытащила из маленькой лампы с абажуром из мешковины, украшенным большой клоунской рожицей, провод; в каком-то смысле я читала наперегонки с растущей в комнате темнотой; затем, садясь обратно в кресло, я вспомнила оксбриджского профессора, который вечер за вечером начитывал засыпающему сыну Геродота, чтобы узнать, не будет ли в будущем у дитяти особой способности к изучению классических греков; любопытный эксперимент — хотя я гадала, что за навыки может приобрести Ребекка даже после всего одного вечера прослушивания Робин: