Читаем Потерянный альбом полностью

— Другими словами, се очередное письмо, о да, быть может, я забыта, но, увы, не пропала — и вот письмо летит — письмо несется — о, письмо прекращает движение, — но се правда, вот они мы, снова вместе, прямо в твоих жарких ладошках — и это хорошо, очень хорошо вернуться, именно теперь, к тому, что считается за прикосновение…

— Но если, в отличие от меня, отличное предание о зяблике кажется неправдоподобным, то позволь скорей уверить: се правда — ибо я, похоже, каким-то образом вновь переехала — да, теперь я решительно живу где-то — на деле твоя покорная слуга теперь обитатель съемного дома (и если одно это не смело тебя с ног, прибавлю, что вообще-то снимаю только верхний этаж) в решительно непретенциозном городке Эмпория — да, там, — где все еще встречают улыбкой почтальоны и аптекари, где недавно выписали штраф за превышение скорости ребенку на велосипеде и где словно дремлет само время — иными словами, здесь достаточно хорошего, чтобы хватило на подкрепление кому угодно, в том числе среди прочего, могу добавить — и добавлю, — ива, всячески атмосферная и прелестная, у реки Мехеррин, одинокий лесок, на вид словно бы поставленный в сотрудничестве с Артуром Рэкхэмом…

— Но отчего столь решительный съезд и переезд, можешь задаться вопросом ты, — что ж, все началось несколько месяцев назад, когда позвонила добрая подруга — представь себе, тоже по имени Робин, — и в ходе потехи ненароком упомянула, что маленькое миленькое предприятие в этих палестинах ищет административную помощь, — и сказала, что предприятие зовется «Апейрон» и что это крохотный, но растущий дистрибьютор нетоксичных принадлежностей для рисования, — ну, разумеется, все это казалось достаточным стимулом смотать шмотки и снова перелицевать личности — ибо самость и тождественность, видишь ли, не самотождественны, — в конце концов, что хорошо одному, не всегда хорошо одинокому, — и вот я здесь, снаряженная очередной новой, просторной собой — впрочем, с этой последней мной, стоит добавить, вроде бы можно научиться сосуществовать, мне даже хотелось бы узнать ее поближе, — и потому, думаю, я так и сделаю — здесь, в преобильном покое Эмпории, где я могу принимать активное участие во всей его бурной деятельности, — женщина, конечно же, есть остров, но пока что я, похоже, искренне желаю посвятить время самой себе — или, скорее, развитию той своей разновидности, что умеет сговориться со старой доброй тиранией времени…

— Не то чтобы моя пора с Хомским не была сплошь хохохомской — поскольку была, определенно была — и будет еще столько, сколько мне хватает морфем, чтобы это передать, — в конце концов, он же одно из наших сокровищ нации — буйный борец за чистую правду, — хотя большинство из тех, за кого он борется, об этом никогда не узнают, — хотя, должна сказать, сейчас о Хомском мне вспоминается даже больше его страстного отстаивания наипросвещеннейших идеалов его неотъемлемая мягкость, его рассудительное и решительное спокойствие — его неуклонное желание сохранять благородную скромность, — более того, однажды он сам об этом говорил, быть может, четыре месяца назад, на одном из наших коллоквиумов в институте — просто на очередных еженедельных посиделках, — как обычно, нас присутствовало человек восемь за круглым столом, в зале для семинаров за лестницей, — увенчанные дымом, строчащие в открытых блокнотах, не упуская ни единого его слова, — в тот день мы говорили о книге Нэнси Дориан «Смерть языка», и помню, в какой-то момент низкий, интеллигентный, мелодичный голос Хомского произнес слова Мы должны признать, что наше понимание нетривиальных феноменов чрезвычайно ограничено — да, так я услышала, — и потом продолжил Мы понимаем лишь фрагменты реальности и можем быть уверены, что любая интересная и значительная теория в лучшем случае правдива лишь частично, — вот видишь, я запомнила — его антидот от самодовольства — и помню, как сидела и слушала, поражаясь его могущественной скромности, — и вдохновилась на мысль, что единственные достойные гордости качества есть те, что ведут к тотальному ощущению скромности, — что ж, из уст столь своевольного человека эти слова тронули меня так, будто я слушала исполнение позднего Шуберта Джульярдским квартетом — и, если подождешь секундочку, я раскопаю блокнот, чтобы перепроверить цитату и тем самым воздать должное доброму Хомскому…

Перейти на страницу:

Похожие книги

первый раунд
первый раунд

Романтика каратэ времён Перестройки памятна многим кому за 30. Первая книга трилогии «Каратила» рассказывает о становлении бойца в небольшом городке на Северном Кавказе. Егор Андреев, простой СЂСѓСЃСЃРєРёР№ парень, живущий в непростом месте и в непростое время, с детства не отличался особыми физическими кондициями. Однако для новичка грубая сила не главное, главное — сила РґСѓС…а. Егор фанатично влюбляется в загадочное и запрещенное в Советском РЎРѕСЋР·е каратэ. РџСЂРѕР№дя жесточайший отбор в полуподпольную секцию, он начинает упорные тренировки, в результате которых постепенно меняется и физически и РґСѓС…овно, закаляясь в преодолении трудностей и в Р±РѕСЂСЊР±е с самим СЃРѕР±РѕР№. Каратэ дало ему РІСЃС': хороших учителей, верных друзей, уверенность в себе и способность с честью и достоинством выходить из тяжелых жизненных испытаний. Чем жили каратисты той славной СЌРїРѕС…и, как развивалось Движение, во что эволюционировал самурайский РґСѓС… фанатичных спортсменов — РІСЃС' это рассказывает человек, наблюдавший процесс изнутри. Р

Андрей Владимирович Поповский , Леонид Бабанский

Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Боевики / Современная проза / Боевик