Потерянный альбом

— Глядя в ковер, нуль-Чак сообщил, что машина будет готова по первому требованию, потом еще раз извинился за, цитирую, любые неудобства, — Хомский снова его заверил, что это нестрашно, нет ничего страшного, — и потом спросил насчет мужского туалета пред уходом, — и его увели, — оставив меня наедине с болботящим ящиком, просто трясущуюся от противоречивых эмоций — от чувств гнева, вступивших в битву с чувствами подтверждения догадок, вкупе с жалкой щепоткой стыда, — в смысле, я не могла поверить, просто не могла поверить в то, что сейчас произошло, — в эту наглость, бесстыдство, — и, пока я опиралась одной рукой на банкетный стол комнаты ожидания, меня трясло, меня просто трясло, — тело выражало то, чего я не разрешала себе выразить словами, — и вот вскоре мне тоже пришлось искать туалет, — другими словами, я просто больше не могла там находиться, — так что побрела по коридору в поисках, куда себя деть, и прошла несколько темных дремлющих студий, — и, замедляясь и заглядывая через толстое, сероватое, акустически укрепленное стекло, могла разглядеть блики и патины бездействующих пультов — и всяческие ручки настроек, провода и экраны, — и все это казалось таким таинственным, таким компьютерным, таким интригующим, завлекательным и могущественным, — другими словами, студии — это в точности те места, где тебе всегда хотелось побывать, — но все же я шла дальше и искала туалет — миновала двери, и простенки, и трубу для пневмопочты, — потом зашла еще глубже, — но найти его никак не могла, туалет, — казалось, в округе в принципе быть не может туалета, — поэтому я решила свернуть в очередной коридор, в направлении потише, — думая, что в той стороне мне повезет больше, — и забрела в темную область здания, и продолжала искать на дверях соответствующую эмблему, — но натыкалась только на таблички, предлагающие мне «Дублирование» и «Постпродакшен», — и тут, без предупреждения, я увидела в темной нише стены Хомского, — он просто стоял, спиной к коридору, лицом к плотным штабелям картонных коробок, — полагаю, пустым, выставленным на выброс, — но Хомский просто приткнулся среди них, один, в темной нише, с очками в левой руке — и в какой-то сутулой позе, — и я коснулась его рукава, и он быстро развернулся, и сказал Ой — и тогда вышел из ниши, надевая очки, — и тогда быстро взял себя в руки, снова стал собой, — Вот, сказал он тогда, глядя дальше по коридору, — Вот: кажется, то, что ты ищешь, вон там — хотя, стоило мне услышать в его голосе дрожь, внутри меня что-то растворилось, — я позволила ему проводить меня в молчании — и показать дверь — очень любезно, — потом он отвернулся, когда я зашла, — и потом, когда я закончила, у раковин не оказалось бумажных полотенец, так что нельзя было вытереть руки…

— Мы вернулись в отель и договорились вылететь первым же самолетом — все это время делясь словами только по делу и держась как-то формально, — мне, конечно, хотелось поговорить с ним серьезнее, но еще хотелось уважать его молчание, — потому что, теперь я это сказать могу, я просто кипела — кипела из-за того, что произошло, я бушевала, — такое обращение с ним, думала я, попросту непростительно — немыслимо грубое — что, пожалуй, и надо было предвидеть, — но на миг, всего на миг мы думали, что нашли брешь в обороне, — мы действительно думали, что нам дали возможность — понюшку шанса, — но структура, как всегда, исправляет саму себя, — она оборонялась дополнительными линиями защиты — рядами запасных СОИ[32] — шумоподавителями против грозного биоразнообразия, — какой-то продюсер, большая шишка с деловых ланчей, выдумал целый трехдневный мини-сериал для прайм-тайма, только чтобы запугать кого надо и получить правильный костный мозг для сына, больного апластической анемией, — это я услышала на следующий день, — а Хомский не может даже… — в смысле, ни разу, ни слова — ни гребаного фрикатива — гребаные СМИ — гребаные коммуникации, — но достаточно — достаточно об этом — в смысле, достаточно…