Потерянный город Обезьяньего бога

Ощущение похмелья прошло приблизительно через неделю, а язва в течение следующих месяцев подсохла, затянулась и превратилась в лоснящийся шрам. В какой-то момент я спросил доктора Нэша о том, чем мне грозит возвращение в джунгли: несмотря ни на что, в глубине души я горел желанием при возможности сделать это. По его словам, исследования показали, что от 75 до 85 процентов людей, перенесших лейшманиоз, приобретают к нему иммунитет; мне больше следовало опасаться других распространенных в этом регионе болезней, против которых нет средств, – лихорадка денге, чикунгунья, болезнь Чагаса. (В то время лихорадка Зика еще не добралась до Гондураса.)

Я вернулся в Национальный институт здравоохранения три месяца спустя, в сентябре 2015 года, для врачебного наблюдения. Нэш и О’Коннел осмотрели меня, потрогали шрам, взяли кровь на анализ и пришли к заключению, что удалось добиться ремиссии. Я излечился, – по крайней мере, насколько это было возможно. Врачебная тайна не позволяла докторам говорить о других участниках экспедиции, но я все же узнал, что принадлежу к числу везунчиков: некоторые мои товарищи по несчастью (они просили меня не называть их имен) не излечились, и им требовался новый курс милтефозина или других средств. Некоторые все еще продолжают бороться с болезнью. (К сожалению, сейчас, когда я пишу эти строки, мой лейшманиоз, кажется, возвращается, хотя я пока не известил об этом своих докторов.)

Тем временем меня заинтересовали исследования Национального института здравоохранения, которые считаются самыми передовыми. Я спрашивал себя, что узнали (если узнали) ученые института, изучая этого конкретного паразита. Поэтому я воспользовался возможностью и посетил лабораторию лейшманиоза, где есть колония зараженных москитов и мышей. Это одна из немногих лабораторий в мире, в которых разводят зараженных москитов – нелегкое и опасное дело.

Официальное ее название – Отдел биологии внутриклеточных паразитов. Лаборатория содержит биологический архив живых паразитов лейшманиоза многих штаммов и видов, причем возраст некоторых насчитывает несколько десятилетий. Паразитов добывают из образцов тканей, взятых на биопсию у таких, как я. Кусочки тканей помещаются на пластинку с кровяным агаром[74], где создаются условия для размножения паразитов. Потом их переносят в пузырьки с жидкой питательной средой, хранящиеся при температуре семьдесят семь градусов[75] – температура тела москитов. В пузырьках паразиты занимаются своим делом – их обманным образом заставляют «думать», что они находятся в хозяине-насекомом.

Температура тела у москитов гораздо ниже, чем у человека. Паразиты кожного и мукозного лейшманиоза не любят человеческое тело с его более высокой температурой и поэтому обычно остаются на коже или стараются попасть на слизистую оболочку носа и рта, где температура на несколько градусов ниже. (К висцеральному лейшманиозу сказанное не относится – эти паразиты хорошо переносят тепло и проникают вглубь тела.)

Каждый штамм в этом хранилище паразитов должен регулярно возобновляться с помощью мышей, чтобы оставаться болезнетворным, иначе паразит «стареет», слабеет и становится непригодным для изучения. Составители инструкций по исследованиям животных по возможности стараются исключить жестокое обращение с ними. Страдания мышей, участвующих в исследованиях, сведены к минимуму, но все же необходимы для того, чтобы изучить и победить болезнь. Альтернативы исследованиям на живом материале нет.

Москиты и мыши содержатся в лаборатории второго уровня биобезопасности (Б2У), предназначенной для работы с биологическими агентами, которые представляют «умеренную потенциальную опасность». (Всего существует четыре уровня биологической опасности – от Б1У до Б4У.) Я пришел в то время, когда москитов кормили. Лаборант провел меня в небольшую комнату с опечатанной дверью, снабженной знаком биологической опасности. Под ним висел замусоленный лист бумаги с гигантским рисунком москита и названием «МУШИНАЯ ФЕРМА ФИЛА». Как выяснилось, Фил – давно умерший ученый, который участвовал в разработке методики кормления москитов.

Надевать биозащитный костюм здесь не требовалось. Я вошел внутрь не без трепета, поглядывая по сторонам – не летают ли москиты. Но они были надежно заперты в шкафах из нержавеющей стали с климат-контролем. Но на лабораторном столе стоял прозрачный пластиковый ящик, внутри которого можно было наблюдать неприятное зрелище: две анестезированные мыши лежали брюшком вверх, подергивая лапками. Тела их были целиком покрыты кормящимися москитами, крохотные животы которых разбухали, словно красные кровяные ягоды. Меня пробрала дрожь: я представил себя, спящего на спине в своей палатке, в то время как москиты сосут мою кровь. Те москиты, которых я сейчас видел, еще не были заражены лейшманиозом. После заражения с ними обращаются с большей осторожностью – они являются не только носителями болезни, но и ценными объектами исследования.