Потерянный Ковчег Завета

Когда израильтяне устремились в Ханаан, Ковчег поместили сначала в Галгале, потом в Силоме, в двенадцати милях от Иерусалима. И там оставался он триста или четыреста лет; его выносили во время боевых действий. Однажды Ковчег попал в руки врага, и его поместили в святилище филистимлянского божества Дагона в Азоте. Ковчег поборол Дагона, разбитую статую которого обнаружили лежащей на полу.

Самих филистимлян Ковчег тоже не пощадил. Он поразил их кровоточащими наростами и наслал на страну нашествие мышей. Двадцать лет Ковчег пребывал в Кириаф-Иариме, горном селении недалеко от Иерусалима, пока царь Давид не решил забрать его в свою новую столицу. Он выстроил специальную колесницу, поместил в нее Ковчег и двинулся в путь, сопровождаемый поющей и ликующей толпой. По дороге колесница наехала на кочку. Ковчег, казалось, вот-вот упадет. Так как никого из священников поблизости не случилось, человек по имени Оза протянул руку, чтобы придержать его. И Ковчег поразил его насмерть. Ликование прекратилось, Ковчег поместили в доме некоего Аведдара Гефянина. Три месяца спустя царь Давид за ним вернулся. На этот раз он все организовал как следует. Перед тем как выйти в Иерусалим, царь совершил жертвоприношение и, обнажившись, танцевал перед Ковчегом. На нем был ефод — непонятный таинственный предмет, суть которого неясна до сих пор. Изготовили его у горы Синай, в одно время с Ковчегом.

После мирного периода царь Давид как-то раз заметил пророку Нафану, что сам он, царь, живет в роскошном доме из кедра, а Ковчег прозябает в каком-то шатре. Не следует ли тут что-нибудь предпринять? Оказалось, Ковчег путешествовать, упаси Господи, не намерен, и лучше он еще побудет на том же месте. И только когда воцарится Соломон, не раньше, Ковчег отправится в надлежащее обиталище — новый величественный Иерусалимский храм, который выстроят специально для него.

Теперь я уже поверил, как верит Рабин, что Ковчег некогда существовал. В тех исторических условиях, столь непростых, многоплановых, вряд ли все это могло быть чьей-то выдумкой. И — еще важнее — имелось у меня и другое соображение. Чем больше я размышлял о назначении Ковчега, тем меньше его понимал. В Синайской пустыне Моисей пытался сделать из бывших рабов крепкое воинство. Неужели, когда они оказались перед вражескими войсками, для того, чтобы вселить в них мужество, достаточно было пронести перед ними на длинных шестах простой ящик или гроб? Даже если он создан в качестве обиталища невидимого Бога? Ковчег явно обладал разрушительной силой. Как она действовала? Это никому не известно.

Итак, каково бы ни было его назначение, Ковчег существовал. А раз так, то теоретически вполне возможно, что он где-то спрятан. В древних текстах есть многочисленные на то указания. Судя по некоторым, Ковчег находится в Иерусалиме, если верить другим — его увезли куда-то далеко. И тот, кто его увез, несомненно, священник. Но как пройти по следам священников, если следам этим две с половиной тысячи лет?

На следующее утро я проснулся, когда комнату уже заливал солнечный свет; он озарял пыльные стопки книг и бумаг, кучи грязной одежды, бутылок из-под вина и виски и медных подносов с окаменевшими остатками купленной на рынке еды. Я проспал.

Из моего внутреннего дворика на улицу вела металлическая дверь. Возле нее висел электрический звонок. Я тупо таращился на беспорядок в комнате, и тут звонок зазвонил, выводя меня из состояния утреннего оцепенения.

Обернувшись полотенцем, я вышел к двери и увидел мою приятельницу Шулу. Она показывала американским гостям Тедди Коллека Старый город и по пути заглянула ко мне.

— Что там еще за история с Ковчегом? — накинулась Шула на меня. — Я-то думала, ты в Иерусалиме самый нормальный. Оставь ты эти дурацкие заморочки разным психам. Тедди сильно недоволен. У нас тут и так чокнутых девать некуда, и новые нам не нужны. Заканчивай переводы еврейских стихов или дописывай книгу о евреях и исламе. Или возвращайся давай в Лондон, к своей подружке. Только сделай, пожалуйста, мне одолжение. Личное. Оставь Ковчег в покое!

И, крепко обняв меня на прощание, Шула сказала, что ей пора возвращаться.

Она спешила к Стене Плача. Я быстренько умылся, оделся и отправился с ней; пройдя еврейский квартал, мы расстались. Миновав Мусорные ворота, я через пустырь зашагал в сторону семи золотых луковиц — куполов русской православной церкви Марии Магдалины на склоне Масличной горы в Гефсимании.

Я постучал в тяжелые деревянные ворота и остался ждать в тени под стеной обители. Вскоре засовы отодвинули, и невысокая сурового вида служанка-палестинка по имени Люба, с которой мы знакомы уже много лет, впустила меня внутрь.

Мы прошли через свежий тенистый сад, переполненный пьянящим запахом нагретых солнцем сосен, к утопающему в зелени домику, где монахини принимают посетителей из внешнего мира. Наливая мне чай из мяты, Люба меня приветствовала: