Потерянный Ковчег Завета

— Валлах, нет, эфенди! Египет был христианской страной за сотни лет до прихода арабов. Если ты прочтешь коптские гностические рукописи Наг-Хамади,[18] которые я изучаю, увидишь, что все началось в Египте. Многие вещи появились здесь и разошлись далеко — по Ближнему Востоку, Греции, — но они всегда возвращаются. В Кифте, откуда я родом, практически изобрели цивилизацию. Кифт по-гречески называется Коптус — сущность коптской цивилизации заключена в Кифте. Мы, египтяне, — я говорю про коптов — первыми в мире научились сидеть за столом и есть ножом и вилкой, как и положено людям. А эти паршивые арабы живут в шатрах, спят, скорчившись на земле, едят всякую гадость — и прямо руками. Настоящие египтяне — копты. Если поехать в восточную пустыню, то там сплошь коптские монастыри и гробницы коптских христианских святых. Основа современной мировой культуры — это наша история и цивилизация, коптская. А паршивые черные мусульмане, которых ты сейчас видел, о нас вообще не слышали, они только и знают что свои убогие африканские дела — СПИД, проституция, наркотики.

— Думаю, еврейские рабы жили так же, — отозвался я. — Навряд ли фараоны особо о них заботились. Евреи прожили в Египте не меньше двухсот лет, занимались строительством — как и суданцы, — и культура, которая образовалась у них во время рабства, была, наверное, подобного же рода — африканская культура угнетенных.

— Этих паршивых африканцев угнетают, потому что они того заслуживают, — сказал Дауд, помахивая крестом. Он как будто немного повеселел.

На следующий день я выезжал рано утром и потому, как только мы вышли из Города Мертвых, распрощался с Даудом и отправился к себе.

Той ночью, в простой беленой комнатке гостиницы, выходящей окнами на Нил, на улицу Абдула Азиза Аль-Сауда, я видел во сне Город Мертвых. Вокруг дотлевающих костров сидели рабы-израильтяне и руками ели фул — похлебку из бобов. Женщины уныло притопывали под стук африканского барабана. А забияка Моисей мечтал о кровавом бунте и войне. И уже подумывал о строительстве Ковчега.

5 КЛЮЧ К ПРОШЛОМУ

Семейство Спенсер-Черчилль, среди наиболее знаменитых отпрысков которого — покойная Диана, принцесса Уэльская, и сэр Уинстон Черчилль, владело когда-то прекрасной усадьбой семнадцатого века в Ярнтоне — небольшом тихом городке в нескольких милях к северу от Оксфорда. Сейчас эта усадьба принадлежит Оксфордскому центру гебраистики и еврейской истории — всемирно признанному центру научной деятельности, занимающемуся, в частности, изучением свитков Мертвого моря.

Основатель центра — доктор наук Дэвид Паттерсон; по его рекомендации я познакомился в Иерусалиме с Хаимом Рабином, и он же предложил мне перед моим возвращением в Египет провести около недели в усадьбе, чтобы я воспользовался Бодлеанской библиотекой. Там имеется несколько редких книг и статей о Ковчеге, каких больше нет нигде.

В нескольких сотнях ярдов от поместья течет по неровному руслу Темза; когда я брел из Большого зала в сад, свежий речной туман все еще стлался по теплой сырой земле. С Паттерсоном мы столкнулись у старого десятинного амбара и пошли прогуляться по полям у реки, а вернулись по обсаженной липами аллее, идущей вдоль задней части старинной усадьбы. Несколько минут посидели на скамейке в саду сбоку от главного дома, болтая про общих знакомых, слушая птиц и любуясь янтарного цвета стеной, весенним цветением, нарциссами у дальнего края лужайки. Каиру с его какофонией до этого далеко.

Потом Паттерсон отвел меня в дом, где мы укрылись в его темном кабинете, отделанном дубовыми панелями. Паттерсону было интересно, чем я собираюсь заняться в Бодлеанской библиотеке. Я рассказал о своих недавних исследованиях, об интригующем разговоре с Рабином о Ковчеге.

— Хорошо, что ты познакомился с Хаимом, — заметил Паттерсон. — Он один из лучших специалистов в этой области.

Я коротко рассказал, что вообще думаю о Ковчеге. Мой собеседник слушал внимательно и только один раз меня прервал — принес кофе из столовой, которая находилась рядом на этаже. Поначалу Паттерсон считал, что Ковчег интересует меня, как священное предание, как часть истории идеологии, и потому мой интерес обоснован. Стоило же мне повести речь о Рувиме и его утопических планах, как у Паттерсона вытянулось лицо:

— Ради Бога, послушай, Ковчег исчез с лица земли две с половиной тысячи лет назад. Сомневаюсь, что он опять появится.

— Другие-то вещи появляются, — возразил я. — Свитки Мертвого моря, документы Наг-Хамади, сокровища Тутанхамона.

Паттерсон хмуро смотрел на лужайку перед домом. Отпив кофе, он вздохнул:

— Все может быть, но нужно ли нам это? Самый богоизбранный предмет у самого богоизбранного народа. Некоторые вещи лучше не находить. Если Ковчег найдется, последствия для всего мира будут куда серьезней, чем тебе представляется.

Потом лицо его прояснилось, и он улыбнулся: