Потерянный кров

— Ну, Пуплесис? Последний раз спрашиваю: кто, кроме тебя, помог бежать пленным? Не скрою — все равно расстреляем, но перед тем еще жилы повытягиваем, — допытывался Дангель, притворяясь, что не видит стоящего у двери Адомаса.

Пуплесис не шелохнулся.

«Видит ли он меня? Нет, он ослеп и оглох. Этому человеку все равно, что с ним будут делать». От этой мысли Адомасу полегчало, и он зло, с нескрываемым удовольствием посмотрел на Дангеля.

— Вы меня вызывали, господин оберштурмфюрер?

Дангель нетерпеливо показал рукой на стул у стены.

— Вижу, на тебя и это не действует, verdammter Dummkopf [32]. Или мои парни перестарались, или вместо нервов еще в чреве матери тебе дьявол ржавую проволоку вставил. Что ж, попытаемся иначе воззвать к твоему сердцу. — Дангель наклонился над письменным столом; взгляд его странно раздвоился: один глаз усмехался Адомасу, другой сверлил Пуплесиса. — Знаю, что у вас, большевиков, вместо сердца камень, но твое все ж дрогнет, когда из-за глупого упрямства ты погибнешь не один. Если, разумеется, у тебя осталась хоть крупица совести. Господин начальник полиции! Возьмите своих парней — и в Лауксодис. Доставьте сюда семью Пуплесиса. Всех до единого!

Тело Пуплесиса дернулось, по окровавленному месиву лица пробежала едва заметная дрожь.

— Вы слышали, господин начальник полиции?

— Да, я слышал, господин начальник гестапо… — машинально ответил Адомас, не вставая со стула.

— Завтра они будут расстреляны у тебя на глазах, Пуплесис, если ты не образумишься. Даю два часа на размышление. — Дангель посмотрел на часы. — В пятнадцать минут пятого мы снова встретимся. И это, запомни, в последний раз. От одного твоего слова будет зависеть, один ляжешь в могилу или потащишь туда всю семью. Abf"uhren! [33]

Эсэсовцы подхватили Пуплесиса под мышки (руки болтались, как тряпичные) и выволокли из комнаты.

Адомас встал. Он не видел ничего, лишь какой-то белесый пузырь, парящий в пустоте. Потом всплыл фон — окно, забранное решеткой, зеленая ветошь листвы за ним; пустырь потускнел, приобрел черты лица человека; за столом возникла серая фигура Дангеля.

— В нашей работе надо быть психологом, господин Адомас. Эта скотина тверда, пока она одна. Сегодня я не надеюсь услышать от него что-то новое. А вот завтра, когда он увидит свою семью перед дулами автоматов, сразу станет шелковым. Не-ет, мы их не расстреляем, да это и не понадобится; это будет небольшой поучительный спектакль — и только. Надеюсь, полиция не останется пассивным наблюдателем.

Адомас неуклюже встал.

— Сейчас я прикажу доставить семью Пуплесиса, господин оберштурмфюрер.

— Минуточку. Боюсь, вы меня неправильно поняли. Видите ли, нам бы хотелось видеть вас с парнями на сцене до конца, господин Вайнорас.

Адомас растерянно пожал плечами.

Дангель вышел из-за стола и встал перед Адомасом.

— Видите ли, Пуплесис не может не испытывать к вам симпатии, господин Адомас, — продолжав он, улыбаясь уголками тонких губ. — Причины, я полагаю, нам обоим более чем ясны, так что не стоит вдаваться в подробности. Хоть вы и неважный психолог, но объективности ради согласитесь, что человеку не все равно, пронзит его пуля незнакомого врага, или ее пустит в лоб рука, которая однажды уже спасла его.

— Вы хотите… Чего вы от меня хотите?!

— Именно того, о чем вы только что подумали. Нет, нет, господин Адомас, не сразу. Сперва вы со своими парнями подержите перед дулами автоматов семейку Пуплесиса, а потом уж прикончите его самого. Лично. Ради психологического эффекта, так сказать.

Адомас с ненавистью посмотрел на Дангеля. Тот засунул палец ему за ремень и, пригвоздив к месту холодным взглядом, от которого всех прошибал пот, — взглядом палача, оценивающего свою жертву, — присовокупил:

— Когда мы казним врага, то стараемся уничтожить не только его тело, но и дух.

Адомас, к величайшему своему удивлению, выдержал взгляд Дангеля.

— Вы верите в загробную жизнь? — услышал он свой голос.

— «Gott mit uns» [34], господин Адомас, но мы не религиозные фанатики. Когда я вижу, что мой враг духовно сломлен, я набираюсь новых сил для борьбы. Не выношу побежденных, которые умирают с улыбкой.

Адомас шагнул назад. Палец Дангеля выскользнул из-за ремня, и Адомас испытал странное облегчение, словно кто-то перерубил цепь, сковывавшую их.

— К сожалению, господин начальник гестапо, я вряд ли смогу вам помочь. Из меня не выйдет мастер психологических эффектов. Да вам, в сущности, не это и нужно.

Теперь Дангель сделал шаг назад.

— А именно? — Он продолжал улыбаться.

— Вы хотите, господин Дангель, чтоб как можно больше людей вокруг вас искупались в крови. Я уже в крови, вы этого добились, но вам все мало. Вам нужно, чтобы этот несчастный унес на тот свет кровавое воспоминание обо мне, а его дети, вернувшись домой, рассказали всем, что видели.

Улыбка сползла с губ Дангеля; он удивился, даже приоткрыл рот, обнажив мелкие красивые зубы. Несколько мгновений он в растерянности смотрел на Адомаса, затем разразился долгим надсадным смехом.