Потерянный кров

— Почему их, а не кого-то другого? — покашливает он в грязный воротник рубашки. — Договаривались сегодня ночью бежать, да Василь, видать, воспротивился, вот они и испугались, что выдаст. Поторопились. Из-за того и Матавушас остался — он бы с ними бежал. И эти двое пленных.

Гедиминас ловит ртом воздух, пока наконец не выговаривает слова, которые жгут его:

— Значит… значит, я виноват?

— Иногда очень мало надо, чтобы толкнуть человека в ту или иную сторону, господин учитель.

Кровь ударяет Гедиминасу в голову. Где его прирожденная сдержанность, трезвый ум? Где его знаменитая ирония, которая спасала его в критические минуты?

— Вы-то привыкли сваливать вину за свои коллективные мерзости на одного человека, — разражается он криком, с каким-то сладостным упоением поддаваясь гневу. — Я виноват, что не подстрекал Василя бежать. Василь — что не хотел бежать, а мы с Василем оба кругом виноваты в том, что погублены четыре жизни. А ты не подумал о тех четырнадцати, которые сбежали? Что их ждет? А деревня? Кто знает, какую чертовщину немцы еще выкинут… Может, завтра-послезавтра возьмут заложников — и к стенке. Хотел бы я посмотреть, как ты стоишь на краю ямы и благодаришь партизан. Борцы, порази вас гром! За счет мирного населения — женщин и детей. Если так приспичило с оружием поиграть, переходите линию фронта, становитесь плечом к плечу с солдатами. Но тут, разумеется, безопасней. Им, партизанам. Только не безоружным, ни в чем не повинным людям…

Культя молчит. Не подтягивает больше спадающие штаны, не стреляет глазами в стороны. Идет, спотыкается, согнулся, как хомут. Еще больше почернел, оброс грязью, вот-вот уйдет в землю. Остановился. Повернулся, как флюгер от резкого порыва ветра, шевелит искусанными губами.

— У меня ребятишки, господин Гедиминас… Ребятишки у меня, — повторяет он, потупив глаза. — Лучше, чтоб никто не узнал, чего я тут наговорил…

Гедиминас уставился на Культю, как на умалишенного. «Лучше, чтобы никто не узнал, чего я тут наговорил…» Почему не скажет прямо: «Не продавай меня, господин Гедиминас…»

В глазах зарябило. Замахнулся. Вот вмажет ему по этой просительно улыбающейся роже. Но в последний миг сдержался и с презрением плюет ему под ноги.

— И не проси, не пожалею! — шипит он, трясясь от ярости. — Сейчас же бегу к Кучкайлису — все скажу. Ведь человеку, который погубил четверых, раз плюнуть угробить и пятого… Свинья ты, Путримас. Хуже тебя свиньи не видал!

— Господин Гедиминас… господин учитель…

— Нет уж, хуже тебя свиньи не видал… — В несколько прыжков оторвался от Культи. А вот и водосбор Вайнорасов: вдоль канавы он выйдет прямиком на свой хутор. — Хуже свиньи не видал… Хуже свиньи… хуже свиньи… — Гудит весь от макушки до горящих подошв. Продирается через кусты ивняка, словно клокочущий котел. Не чувствует, как ветки хлещут по лицу, спотыкается о камни и кочки, укрытые травой.

Глава вторая

I

Тяпнем по рюмочке, господин начальник полиции. По одной-то можно ведь! Старая дружба не ржавеет. Что, не помните? Ладно уж, не скромничайте, скромность оставьте нам, неполноценным. На-ам, господин начальник полиции. Дай-ка чокнусь. Трах-тара-рах та-та-та… Волшебная музыка автоматических флейт. Maschinenpistole[31]. Завершающие аккорды напутственного марша. Вы ведь провожали нас в мир иной, господин начальник полиции, стоит ли каждую ночь знакомиться снова? Объясняться, просить, извиняться? Давай без церемоний, сверхчеловек. Feuer! Трах-та-ра-рах та-та-та-та-та… Неполноценный становится совершенным лишь после смерти. Мы совершенны, господин начальник полиции.

Смазать бы по этой осклабившейся харе! Осклизлый шар: трухлявые хрящи ушей, заплесневелый череп, две черные дырки в костяной амбразуре лба. Верх совершенства. Минуточку, — сколько он пролежал в земле, пока не достиг совершенства? Год? Нет, тринадцать месяцев. День-другой туда-сюда. За родину! Да здравствует… А потом и другие распустили глотки. Психопаты! Зато легче спустить курок, когда перед тобой психопат. Да, с ним уже можно чокнуться. Что, на брудершафт? Облобызаться? Нет уж, спасибочки! Совершенный с несовершенным…

А нам на эту разницу начхать, господин начальник полиции. Землица всех усовершенствует.

Желтыми зубами впился в губы. Липкий смрад гниющего мяса. Костлявые пальцы, похрустывая, лезут по горлу вверх.

Воздуха! Воздуха!

Мертвым воздух не надобен, господин начальник полиции. Ха-ха-ха!