Потерянный кров

— Если б у вас было нормальное соотношение рассудка и эмоций, вы бы согласились, что гибель литовского государства была заложена в самом характере нации, Липкус, — воинственно набрасывается Дирвонайте, одним глазом вызывающе сверля историка-художника, а другим поглядывая на сидящего справа Туменаса. — Литовцы сохранили каплю той древней арийской крови, которую наши предки тысячелетия назад принесли с берегов Ганга. Литовец радушен, благороден, общителен — это свойства, за которые нас хвалили чужеземные летописцы и которыми мы гордимся сами; но эти свойства, если вам угодно, и погубили нас. Каждого проходимца, который подходил к воротам, мы приглашали в избу, сажали за стол. У литовца нет национальной гордости, господин Антанас, вот в чем наше горе. Жили мы в окружении волков, а были овцами, кроткими овечками, господа. Вот и оплакиваем теперь свою шкуру.

— Виноват, Юрате, — вставляет Гердайтис. — Но ваши доказательства не опровергают выводов Антанаса: таким литовским характером обладали и наши князья…

— Липкус…

— Поймали вас, Юрате, поймали! — торжествует Липкус, не давая опомниться Дирвонайте. — Оправдывая руководителей государства, вы огульно обвинили всю нацию. А я не настроен столь пессимистически. Нормальное соотношение рассудка и эмоций…

— Господа, хватит рыться в могилах, — вмешался Туменас, увидев, что спор может вспыхнуть с новой силой — Липкус с Дирвонайте непримиримые спорщики, хотя и поговаривают, что иногда можно видеть, как историк-художник покидает поутру домик Дирвонайте. — Поближе к нашим дням, милые коллеги. То, что бородатый наш предок растерял по доброте сердечной, языками не вернем. Давайте, так сказать, схватим за хвост, что еще можно поймать, вот какие пироги.

— Хватанем Гедиминасова сала, — осклабился Липкус и, демонстративно засучив рукав, залез пальцами в тарелку.

Дирвонайте. Циник!

Гедиминас. Нет, только реалист.

Губастый Гердайтис мотает головой, раскачивается, как дерево в бурю. Он-де на сто процентов поддерживает мнение, что мы больше мечтатели-романтики, чем реалисты. Если б Сметона государственную политику строил на трезвом расчете, у нас бы не было третьего августа сорокового года. Литве следовало ориентироваться на Скандинавские страны, копировать их модель государственного устройства. Если б в Литве существовал истинно демократический строй, где все партии равноправны, иначе бы прозвучало присоединение республики к Советам.

— Вы бы на месте Сметоны позволили свободно действовать компартии? — иронизирует Липкус.

— Разумеется! И без всякой опасности для государства. В Литве на полторы тысячи человек был лишь одни коммунист-подпольщик. Я допускаю, что после легализации партии мы бы имели одного коммуниста на полтораста жителей. Стоит ли этого бояться, Антанас?

— А если одного на пятнадцать, Юозас?

— Ну и пускай, — машет руками Гердайтис. — Пожалуйста, я уступлю еще больше: пускай коммунисты набирают большинство в сейме, даже берут власть, хотя это и невозможно, конечно, поскольку литовцу чужды коммунистические идеи. Но я допускаю и это, господа. Не знаю, как вам, а мне в сороковом году казалось, что неважно, какая партия правит, лишь бы она была литовская.

— Вы — красный, господин Гердайтис!

— Никогда им не был, как ты сам прекрасно знаешь, Антанас. Просто я рассуждаю, какой вариант был наиболее приемлемым для нас в тогдашней политической ситуации, чтобы мы сохранили государственность. А в отношении международного права это весьма важно. Мы же не знаем, как сложатся обстоятельства после войны…

— Какая дальновидность! — от души смеется Туменас. — Пока русские дойдут до границ Литвы, у них пройдет желание притязать на Прибалтику. Немцы выжмут их, как лимон. И сами выдохнутся. Дядя Сэм на это и рассчитывает. Когда эти петухи насмерть друг друга заклюют, он и поставит их на место. Так полагает господин начальник уезда. Рузвельт не уступит русским Прибалтики. Это было бы плевком в лицо покойному Вильсону и престижу Америки, защитницы малых наций. Мы с господином начальником уезда…

— Вздор! Что вы там со своим уездным начальником? — грубо обрывает Липкус, которого раздражает слабость Туменаса — тот любит похвастаться своими связями. — Рано еще немцам яму копать.

— Ты что, думаешь, они войну выиграют? — обижается Туменас. — Против всего мира?

— На этот вопрос пусть ответит история, Альгис.

— Правда, коллеги. Неужели у трезво мыслящего человека могут возникнуть сомнения, кто победит в этой войне? — Туменас растерян и возмущен. — Я уже говорил вам о сегодняшнем визите человека из Каунаса. Ответственное лицо, поддерживает связь с верхами самоуправления. Известно, что немцы предложили генералу Плехавичюсу создать литовскую армию. Это немаловажный факт, господа. Генерал Плехавичюс надеется, что немцы предоставят Литве независимость. Тогда новое правительство республики объявит всеобщую мобилизацию и наши парни плечом к плечу с немцами против большевиков…

— Не очень-то соблазнительная перспектива, к чертовой матери! — ежится Гердайтис.

Дирвонайте. Юозас…