Потерянный мир

– Вот именно, только за меня. Не за Делию. – Джессика смотрит Фишборну в глаза, хочет что-то сказать еще, но слов нет. Почти нет. – Спасибо, что приехал.

– Ну, ты сама как-то сказала, я слишком боюсь твоего отца, чтобы отказаться.

– Думаю, дело не в этом. Не только в этом… Вот теперь слова кончаются.

Что-то недоброе приближается. Ощущение этого усиливается с каждым днем, с каждой неделей. Болезнь не ушла. Она просто затаилась. И рано или поздно она нанесет новый удар. Но не думать об этом сложно. Кажется, что мысли засели не только в голове, но и под кожей, в каждой поре, в каждой клетке. И невозможно представить, какой будет жизнь после того, как Делии не станет. Нет сил бороться, потому что борьба проиграна. Нет сил идти вперед, потому что идти некуда. Остается лишь настоящее, в котором можно вспоминать прошлое, но нельзя смотреть в будущее.

Припадки Делии становятся более частыми. Головные боли – нормой. Но мир уже не разрывается на части. Он лишь вздрагивает и продолжает катиться дальше. К пропасти, к неизбежному концу.

– Я хочу, чтобы ты выпил еще, – говорит Джессика, наливая Фишборну новый стакан джина.

Они сидят в японской закусочной. С крыши свисают листья пандуса. Стен нет, и свежий ветер приносит запахи моря.

– Здесь недалеко есть старая церковь, – говорит Джессика, поднимаясь на ноги.

Они проходят мимо Испанской Стены. Ветви одинокой пальмы упираются в линию электропередач. Облупившаяся от времени башня церкви сутуло тянется к небу своим сплющенным, словно нос боксера, куполом. Тропическая растительность подкрадывается полукругом к старому зданию.

– И что теперь? – спрашивает Фишборн.

– Я не знаю, – честно говорит Джессика.

Они стоят под одинокой пальмой, недалеко от церковной арки, по стенам которой тянутся вьюны, а в трещинах рассохшихся кирпичей растут сорные травы.

– Не возражаешь? – спрашивает Джессика, обнимая Фишборна за шею. Мысли в голове путаются. Все кажется ясным и в тоже время размытым до неузнаваемости. – И не думай, что я делаю это, чтобы насолить отцу, – говорит Джессика.

Она не знает, насколько правдивы эти слова, но хочет верить, что правдивы. Она делает это просто так, это ничего не значит. Совсем ничего. Утром Фишборн вернется в Техас, и они больше никогда не вспомнят о случившемся. Да они, может, никогда больше и не встретятся, а если и встретятся, то мир, может, будет уже совсем другим, или Джесс другой, или Фишборн.

Но проходит год, и ничего не меняется. Почти ничего. Думает ли Джесс о том, что случилось под одинокой пальмой? Может быть, но намного больше она думает о Делии. Мост жизни, по которому они идут, кажется, только начался, но опоры его становятся уже слишком непрочными, чтобы надеяться пройти по нему хотя бы еще год. Темная пропасть зияет пустотой, готовясь проглотить очередную жертву. Эти видения приходят во снах, но Джесс старается не замечать их, придумывает все что угодно, лишь бы не оставаться наедине с этой пустотой.

Лишь под водой, в окружении древних стен, спускаясь в бесконечную глотку найденного колодца, Джесс впервые за последние годы ощутила, как пустота уходит, уступая место надежде. Она знала, чувствовала, верила, что где-то там, на дне, есть шанс, выход, решение, благодаря которому можно все изменить. Нужно лишь добраться до него, найти среди множества ненужного хлама прочей информации. Поэтому она хотела спускаться дальше. Поэтому сопротивлялась, когда ее попытались остановить. И поэтому она должна снова вернуться туда.

День четвертый

Джесс открыла глаза, услышав крики Делии. Девочка металась по кровати, а сиделка пыталась удержать ее, не дать упасть на пол. Джесс застыла в дверях, вспоминая сон (или что это было?). Глаза Делии широко открылись. Она увидела мать и неожиданно стихла. В повисшей тишине было слышно, как тяжело дышит сиделка.

– Уже все нормально, – заверила она Джесс. Глаза Делии закрылись, выдавив ручейки блестящих в лучах утреннего солнца слез.

– Присматривай за ней, – сказала Джессика, заставляя себя выйти из комнаты.

Здесь она уже ничем не может помочь. Никогда не могла. Крик Делии сковывает, парализует. Крик Делии заставляет думать о будущем, о пустоте, о смерти. Крик, который всегда может стать последним. Джессика знала, что думать об этом пока рано, но избавиться от своих страхов не могла.

– Думаешь, я тоже спятила? – спросила она Фишборна, рассказав о встрече со своей матерью в прошлую ночь.

Они сидели в японской закусочной и пили саке. Есть совершенно не хотелось. Жареное мясо остывало в тарелках, доставаясь жирным, откормленным мухам.

– Не молчи, – попросила Фишборна Джесс. – Если считаешь, что у меня что-то сдвинулось в голове, то так и скажи.

– Не скажу. – Он выпил, поморщился, налил себе еще. – Вчера в доме Джамила я слышал и более странные вещи.

– Думаешь, виной всему газ?

– Я не знаю.

– А Эллис? Что говорит об этом она?

– Она хочет все проверить.

– А Джамил?

– Не знаю, он стал каким-то странным, – Фишборн нахмурился. – Варинг предложил снова отправиться к колодцу, взять на анализ воздух, проверить его содержимое.