Потерянный осколок

И ничего. Темнота и тишина. Я снова воззвала к нерожденной. Никаких изменений. Может им просто спеть что-нибудь? Колыбельная не подойдет, раскусят на первом же куплете. А может Ванькины потуги во время транса воспроизвести? У него же хорошо получалось странными подпеваниями магичить. Глядишь, и у меня получится. Вовремя вспомнилось, что тело то Ванькино, и магия его недоделанная теперь мне мозг выворачивает. Зомби оттяпай мне пятку! Не дай Всечувствующие, я Сапфировую рощу своими песнопениями спалю или уложу деревья штабелями! Так, от нечего делать. Меня ж тогда ни один синюшный вождь не спасет!

— Эй, нерожденная! Покойся с миром, пока это возможно, и не иди на мой зов. В нынешнем состоянии я твою душу благо если к Всенижнему спроважу, а то с меня сейчас станется и уничтожить ненароком. Спи вечным сном, а я пошла дриадам сдаваться.

После такого ни одна уважающая себя душа не пойдет на зов нерадивой банши, даже не рожденная. Придется признать: я ни на что не гожусь сейчас. Сплошные проблемы и ни капли пользы.

И тут меня охватила эйфория. Яркий свет заполнил все вокруг, а мысли покинули голову, ставшую удивительно легкой. Светлый сгусток осветил тьму и возродил звуки. Разгоняя липкое беззвучие, душа полетела на мой зов.

— Вот ты где. Не бойся, нерожденная. Слушай мой голос.

Я больше не была собой. Меня затопило чувство легкости и вседозволенности. Я была свободна и могущественна. О Всевышние, как же давно я не чувствовала полную свободу. Транс!

— Спи вечным сном дух леса, он твоя награда.

Для глаз Всевышних поднебесья ты редкая отрада.

Не рвись неистово в наш мир, связующие нити захватив.

Спокойствие придет к тебе, озлобленность и боль убив.

По жизни былой твоя душа роняет горьки слезы,

Смотря в глубины всех миров, теряет свои грезы.

Кричит, неистово рыдает, о помощи прося,

И мечется, взрывая крепки грани глухого небытья.

Смирись с судьбой подаренной непостоянством мира.

И лоно тысячи миров свои объятия открыло.

Твой путь окончен, но вечный сон быть прерван может.

Войди под чуждое небесье, что радости твои умножит.

Теперь ступай, твой новый лик отмечен жизнью,

И образ созданный не пахнет горькою полынью.

Рожденье ждет потерянную в смерти душу.

Свет мира нового навек страдания заглушит.

***

Широварт ла Эк

Песня! Меня разбудила песня, сгоняя остатки бессмысленных сновидений. Поднявшись, я на негнущихся ногах поспешил на зов чарующих звуков. О Всевышние! Что за тепло растекается по всему телу, разрушая малейшие зачатки мысли. Это что-то непередаваемое. Легкость в душе, свобода. Нет, это сильнее всего. Надежда! Надежда на новую жизнь!

Идя на переливчатые звуки, я, наконец, увидел эту надежду. Белокурый воин, поющий голосом моей ученицы, стоял спиной ко мне и очаровывал все вокруг. Здесь были все. И Салван с Алкаем, и Ласкан с Таром. Даже птицы расселись по веткам и не смели нарушить идиллию. Дриады же стояли на одном колене, скрестив руки на груди так, что ладошки касались плеч и устремили взгляд вперед, на уровне пояса Даны. Они признали ее, не смея смотреть в лицо, когда льется скорбная песня. Но как такое возможно? Она поет!? Ведь она не умеет петь. Ее сущность сейчас не с ней. Как же она может так завораживать своим истинным голосом? Он опасен. Я знал, что банши не поют. Только для умерших. Теперь я понимаю почему. Сила их зова слишком велика и притягательна, если звучит во всеуслышание. Ей нельзя петь! Никак нельзя! Дриады выжили из ума! Я столько пытался спрятать ее, а этот всплеск энергии не почувствует разве что мертвый. Хотя и он почувствует. Но это не самое страшное. Память! Она может вернуться к ней, и тогда нам всем конец, без права на перерождение. Полное уничтожение!

***

Ласкан зи Верт Нало

Это было странно! Дриады не только оставили Дану в живых, узнав, кто выкорчевал дерево, но даже не озлобились на нас за вмешательство в естество живых. Вместо этого нас пригласили в святая святых и вкусно накормили. Воистину не постижимы возможности этой женщины. Но шоком для нас всех стало не это.

Рассветная розовая дымка, пробивающаяся сквозь сапфировые листья и отливающая фиолетовым по достижению поверхности веток, мягко обтекала высокий силуэт. Волосы окрасились сиреневыми отблесками лучей, что нежно скользили по отрешенному лицу воина и путались в пепельных прядях. Он стоял спиной к нам, и никто кроме дриад не мог видеть его лицо, обращенное к восходящему солнцу. Это было бы просто прекрасным видением, если бы не глубокий, обволакивающий душу голос, что мелодично лился откуда-то изнутри мужчины, формируясь бархатными губами воина в слова непрерывных строчек песни. Голос не был мужским, но не был и звонким женским. Не верилось, что это поет Дана. Скорее женщина низко шепчет в пустом хрустальном зале, а рождаемые звуки многократно отзываются громким эхом от каждой грани прозрачных кристаллов.