Потерянный принц

Родители, конечно же, волнуются за меня. Особенно мама. Люди и так уже думают, что я странен, опасен и немного с приветом. Но таким бы стал любой, кто бы везде видел фейри, потому что если они знают, что вы видите Их, то превращают вашу жизнь в настоящий ад. В прошлом году я вылетел из школы за то, что устроил в библиотеке пожар. Что я мог сказать в свое оправдание? Что пытался избавиться от проникшего за мной с улицы Красного колпака? И это был далеко не первый раз, когда они втянули меня в неприятности. Я считаюсь «паршивцем», о котором перешептываются учителя, тихим, но опасным парнем, которого все, в конечном счете, ожидают увидеть в вечерних новостях, совершившим какое-нибудь жуткое, шокирующее преступление. Иногда это страшно бесит. Самому-то мне плевать, что они там думают, но мама сильно переживает, поэтому я тщетно стараюсь вести себя паинькой.

В этом семестре я иду в новую школу — новое место, где я могу начать все с чистого листа. Но это не имеет никакого значения. Пока я вижу фейри, они не оставят меня в покое. Все что я могу делать — защищать себя и свою семью и надеяться, что из-за моих действий не пострадает ни один человек.

Когда я вышел из комнаты, мама ждала меня за столом, отца рядом не было. Он работает в службе доставки в ночные смены и полдня отсыпается. Обычно мы видимся с ним только за ужином и в выходные. Нет нужды говорить, что он находится в счастливом неведении насчет того, что творится в моей жизни. Мама-то понимает, что со мной происходит, но отец не скупится на наказания, если считает, что я распустился, или если мама пожалуется. Два года назад я получил двойку по физике, и это был последний раз, когда я приносил домой плохую отметку.

— С первым днем в новой школе, — поприветствовала меня мама. Бросив рюкзак на стойку, я открыл холодильник, чтобы достать апельсиновый сок. — Ты точно знаешь, как добраться до школы?

Я кивнул.

— Найду по навигатору. Это недалеко. Не волнуйся.

Она колебалась. Ей не хотелось, чтобы я вел машину, хоть я и надрывал задницу, копя на нее деньги. Я все лето пахал, зарабатывая на выцветший серо-зеленый пикап, стоящий сейчас у дома рядом с грузовиком отца — лепил в кафе бюргеры, мыл посуду, оттирал с пола пролитые напитки, еду и блевотину. Задерживаясь в выходные допоздна, я смотрел, как мои ровесники развлекаются, целуются с девчонками и сорят деньгами так, словно они падают им с неба. Я заработал этот пикап, и я ни за что на свете не поеду в школу на дурацком автобусе.

Но поскольку мама смотрела на меня с печальным, почти испуганным выражением лица, я вздохнул и пробормотал:

— Ты хочешь, чтобы я позвонил тебе, когда доберусь?

— Нет, милый, — помахала она рукой, расправив плечи. — Все нормально, не нужно этого делать. Просто… пожалуйста, будь осторожен.

Я слышал в ее голосе несказанное: остерегайся Их. Не привлекай Их внимания. Не дай втянуть Им себя в неприятности. Постарайся задержаться в этой школе.

— Хорошо.

Заколебавшись на мгновение, она запечатлела быстрый поцелуй на моей щеке и ушла в гостиную, делая вид, что занята. Я допил сок, налил себе ещё один стакан и открыл холодильник, чтобы поставить контейнер обратно.

Когда я закрыл его, с дверцы соскользнул и со стуком упал магнит, за ним мягко опустилась на пол записка. «Кали. Показательные выступления. Суббота», — гласила она. Слегка нервничая, я поднял листок с пола. Я начал заниматься кали — филиппинским боевым искусством — несколько лет назад, чтобы научиться, лучше защищаться от всего, что мне открылось. Я выбрал кали, потому что этот вид борьбы учил обороняться не только голыми руками, но и владеть тростью, ножом и мечом. А в мире вооруженных кинжалами гоблинов и размахивающих мечами высокородных фейри я хотел быть готовым абсолютно ко всему. В субботу наша группа будет выступать на турнире, и я должен принять участие в шоу.

Это если я опять во что-нибудь не влипну. Со мной никогда и ничего нельзя загадывать наперед.

* * *

Идти в новую в школу в середине осеннего семестра отстойно.

Уж кому это знать, как не мне. Не в первый раз прохожу. Все эти нелегкие поиски своего шкафчика для учебников, любопытные взгляды в коридорах, ощущение неловкости на пути к парте в новом классе, когда двадцать, а то и больше, пар глаз следят за тобой.

Бог любит троицу, так, может быть, этот раз — последний? — мрачно подумал я, садясь за парту, стоящую, к счастью, в дальнем углу. Я чуял затылком два десятка уставившихся на меня глаз, но не обращал на них внимания. Может, мне удастся протянуть в этой школе до конца семестра. Еще один только год — всего лишь один, — и я буду свободен. По крайней мере, учитель не поставил меня перед классом, чтобы всем представить — мне было бы жуть как неловко. Никак не могу понять, с чего они взяли, что такое унижение необходимо. Новичку и так достаточно тяжело влиться в коллектив, чтобы его еще и выставляли на всеобщее обозрение в первый же день.

Не то чтобы я собирался куда-либо «вливаться».