Читаем Потерянный рай полностью

Потерянный рай

Так Сатана промолвил; Вельзевул жеСказал ему: «О Вождь блестящих войск,Которых мог осилить лишь Всесильный!Едва они услышат голос твой,Любимейший для них залог надеждыВ опасности и страхе, столько разИм в крайности звучавший, в буре битвыИ на краю погибели вернейшийСигнал во всех атаках, – вмиг ониВсе оживут, к ним мужество вернется,Хотя теперь лежат они все ниц,В том озере горящем пресмыкаясь,Как мы с тобой лежали, смущены,Оглушены; и странного нет в этом:С такой они упали высоты!»Едва окончил он, как Враг верховныйУж к берегу пошел; тяжелый щитЭфирной ткани, круглый и массивный,Висел за ним; широкая окружностьБыла подобна месяцу, когдаМы смотрим на него в трубу, подобноТосканскому искуснику[7], которыйРассматривал луну по вечерамС высот Фьезолы или из Вальдарно[8],Надеясь на ее пятнистом шареУвидеть страны новые, иль реки,Иль горы. Сатана держал в рукахКопье свое, в сравнении с которымИ самая высокая соснаИз тех, что рубят на горах норвежскихДля адмиральских кораблей, могла бТростинкой показаться. ОпираясьНа то копье, неверными шагамиОн по горячей почве шел – не так,Как по небесной он шагал лазури!Горячий воздух, вкруг огнистым сводомНависший, жег болезненно его,Но он, терпя ту боль, дошел до краяПучины пламенеющей и, став,Воззвал к своим сраженным легионам,К тем ангельским телам, что там лежалиСлоями, листьям осени подобно,Которые на речках Валамброзы[9]Ложатся, опадая с темных сводовДерев этрусских, или как тростник,Раскиданный и плавающий в море,Когда могучим ветром Орион[10]Прибрежье моря Красного взволнует,Чьи воды потопили в оны дниБузи́риса[11] и всадников Мемфисских,Что в вероломной злобе понеслисьВслед жителям Гесема[12], безопасноСмотревшим с высоты береговойНа всплывшие их трупы и колесаРазломанных волнами колесниц.Так рать его, раскидана, покрылаВсе озеро; лежат они, дивясьПостигшей их постыдной перемене.И к ним воскликнул громко Сатана,Так громко, что откликнулись на возгласВсе стены мрачной Адской глубины:«Воители, Князья, Державы, Власти[13],Цвет Неба, прежде нашего, а нынеУтраченного нами! НеужельТак может поразить оцепененьеБессмертных Духов? Или вы избралиЗдесь это место, чтобы отдохнутьОт трудной битвы, тем восстановляяИзмученную доблесть? Потому льВы здесь заснули, как в долинах Неба?Иль, может быть, простершись ниц так грустно,Вы поклялись боготворить Того,Кто победил нас, Кто теперь взирает,Как Херувим и Серафим в пучине,Оружье и знамена бросив, ждут,Чтоб разглядела быстрая погоняОт врат Небесных выгоду своюИ растоптала б вас, изнеможенных,Иль копьями грохочущего громаВас пригвоздила б в озере ко дну?Проснитесь же, иль вы навек погибли!»Услышали они и, устыдясь,Воспрянули и крыльями взмахнули;Так часовой, уснувший на посту,Разбужен тем, к кому он страх питает,Невольно отряхается, вскочив.Они, конечно, видели несчастье,В котором находилися они,И боль мучений чувствовали ясно;Но глас вождя бесчисленную ратьВ единый миг призвал к повиновенью.Как в дни великих казней для ЕгиптаАмрамов сын[14], поколебав над НиломМогучий жезл свой, тучи саранчиПризвал, несомой ветром от востока,И черною она повисла ночьюНад нечестивым царством фараонаИ мраком весь покрыла нильский дол,Так Ангелы бесчисленные злыеПод сводом Ада реют и витают;Под ними же, над ними и вокругОгонь пылает. Наконец по знакуВеликого монарха своего,Поднявшего копье, чтоб указать им,Куда направить путь, спускаясь плавноСо всех сторон, становятся ониНа твердый серный камень, наполняяРавнину всю, – несметная толпа,Какую даже север многолюдныйНе изливал от мерзлых чресл своихНа Рейн иль на Дунай, когда стремилисьИх варварские рати, как потоп,На знойный юг и разливались быстроЧрез Гибралтар до Ливии песков.Затем от всех полков, от каждой ратиНачальники к их общему вождюСпешат скорей, – божественные лики,Красы сверхчеловеческой, осанкиВеликолепной, царственной: ониКогда-то в небе занимали троны,Хотя навеки в летописях НебаИзглажены с тех пор их имена,Исключены они из книги жизни;И, верно, даже меж сынами ЕвыОни бы не нашли себе имен,Когда б во время долгих, долгих странствийПо всей Земле, долготерпеньем БогаК великим искушеньям человека,Подпав обману гнусному и лжиС их стороны, племен людского родаБольшая часть не впала бы в развратТакой, что даже Бога позабыла,Создателя, и превратила славуНезримую, святую БожестваВо образы животные, украсивРаспутные религии своиИ роскошью, и златом; вместо БогаТут стали люди бесов почитатьИ разные названья им давалиЯзычники, чтя идолов своих.По именам тем назови их, Муза,Кто первый, кто из них последний всталОт сна на ложе пламенном по зовуВеликого владыки; как ониПо чину, по порядку подходилиВдоль берега бесплодного, меж темКак прочая толпа вдали стояла.Главнейшие меж ними были те,Которые, уйдя из адской бездны,Бродили по земле, ища добычи,И ставили свои жилища дерзкоВ соседстве близком Божеских жилищ,Близ алтарей Его воздвигнув смелоСвои: они, как боги, были чтимыОкрестными народами; не страшенИм был и гром Еговы от Сиона,Царящего меж Херувимов! ДажеВнутри Его святилищ воздвигалиОни порой свой жертвенник, – о мерзость!Проклятыми делами осквернялиОни Его святые торжестваИ чистые обряды; свет небесныйСвоим дерзали мраком унижать.Из них Молох[15] был первый – царь ужасный,Который был пролитьем гнусным кровиЖертв страшных человеческих запятнанИ горькими родителей слезами,Которые не слышали, увы,Сквозь грохот барабанов и кимваловСтенаний их младенцев, в честь кумираСвирепого сжигаемых. Он былУ Аммонитян чтим в равнине Раввы,В Аргобе и Басане, до истоковАрнона. Не довольствуясь, однако,Таким соседством дерзким, соблазнилПремудрое он сердце Соломона,Который пышный храм ему воздвигНапротив храма Господа и этимНавек соседний опозорил холм.Ему и рощу посвятил он такжеВ долине восхитительной Еннома,И рощу эту, образ Ада, звалиТофетом или черною Геенной.Вслед за Молохом шел бесстыдный Хамос[16],Страшилище сынов Моава, чтимыйОт Ароера вплоть до Нево, такжеВ пустыне Аворима, дальше к югу,И в Езевоне, и в Оронаиме,И в области Сиона, где лежитБогатая вином долина Сивмы;На озере асфальтовом он такжеБыл в Елеале почитаем. ОнБыл тот, кого под именем ФегораВ Ситтиме чтил Израиль соблазненныйВ пути от Нила, на беду своюПриняв его веселые обряды.Распространились оргии егоВплоть до холма позорного, до рощиМолоха кровожадного; развратС убийством рядом поселился. ДолгоЦарил он там, пока благочестивыйИосия его не выгнал в Ад.За ним шли духи, что от пограничнойРеки Евфрата древней до реки,От Сирии Египет отделявшей,Ваала или Астарета имяНосили[17]: если мужеского родаОни считались – им Ваала имяДавалось, если женского – тогдаТем духам имя Астарет давали.Ведь духи могут, если захотят,Пол принимать любой иль оба вместе:Субстанция их так нежна, эфирна,Что членами не связана она;Не бременит их тягостное мясоНа хрупком и тяжелом костяке;По произволу принимая формы,То расширяясь, то сжимаясь, светомОкружены иль тьмой покрыты, могутЭфирные намеренья своиОни свершать – дела любви иль злобы.По их вине израильский народТак часто забывал Живую СилуСвою, ее святые алтариНе посещал и низко поклонялсяПред божествами скотскими, за чтоИ должен был склоняться столь же низкоВ бою перед копьем врагов презренных.И вот в союзе с этими врагамиБыл Аштарет, которого Астартой[18]У финикийцев звали и царицейНебес считали, наделив ееРогами полумесяца; девицыСидонские, сбираясь по ночамПеред ее блистательным кумиромПри лунном свете, пели песни ейИ приносили ей свои молитвы;Ее в Сионе также воспевали:Ей дерзко храм поставил на гореЖенолюбивый царь[19], чье сердце – правда,Великое – в угоду сладким чарамПрекрасных идолопоклонниц, впалоВ служенье гнусным идолам. ЗатемТаммуз[20] явился, божество Ливана,Прельщенные которым каждый годВ дни летние сирийские девицыО тяжкой ране плакали его,Любовно пели жалобные гимны,И, так как от родной горы стремитсяРека Адонис к морю, в красный цветОкрашена, сложилося поверье,Что каждый год Таммуза кровь течет.Сиона дщери также заразилисьЛюбовным пылом сказки древней той;В своем виденьи в портике священномИезекииль безумства эти зрел,Когда ему явилися картиныСлуженья мрачным идолам ИудыОтступника. Затем явился тот,Который счел себе обидой тяжкой,Когда однажды в капище егоКивотом, взятым в плен, звероподобныйКумир его обезображен был:Лишенный рук и головы, валялсяОн на пороге храма, посрамляяЖрецов и восхвалителей своих.То был Дагон[21], чудовище морское;Имел он сверху человека вид,А снизу – рыбы; он высоким храмомВ Азоте был почтен и чтим был всюдуПо палестинским берегам – и в Гафе,И в Аскалоне, также в Аккароне,Равно и в Газе, до ее границ.Затем пришел Риммон[22], чей трон веселыйВ Дамаске живописном находился,На плодоносных, славных берегахАваны и Фарфары, рек прозрачных.Он также дерзко Божий Дом унизил:Утратив прокаженного раба,Царя своим поклонникам он сделал;Ахаз его безумный был сподвижник:Им соблазнен, низверг он Божий ХрамИ капище сирийское на местеЕго воздвиг, чтоб жертвы нечестивоТам сожигать и чествовать богов,Которых сам он побеждал. За этимВослед явилась демонов толпа,Чьи имена от древности глубокойИзвестны: Гор, Изида, Озирис[23]Со свитой их, чье волшебство и образЧудовищный в несчастье погрузилиЕгипет суеверный и жрецов,Которые считали, что их богиСкорей вселиться могут в вид животный,Чем в образ человеческий. И дажеИзраиль той заразы не избег,Когда тельца воздвиг он близ ХориваИз золота заемного. Тот грехЕще удвоен был царем мятежным[24],Который в Дане и Вифиле вздумалДать образ травоядного быкаСоздателю предвечному, Иегове,Который в ночь, когда он посетилЕгипет, поразил одним ударомВсех первенцев и всех богов блеющих.И наконец, явился Велиал[25],Который был всех хуже, всех распутнейИз Ангелов, отпавших от небес,И не стыдился только для порокаЛюбить порок. Он храмов не имел,И алтари ему не воскуряли;Но кто вредил у алтарей и храмовУжаснее, чем он, когда жрецыБезбожниками сами становились,Как Илия сыны? Кто наполнялРазвратом и насилием Храм Божий?Царит он также во дворцах, в палатахИ в пышных городах, где шум распутстваИ всякое нечестье и порокВосходят выше величайших башен;Когда ж вдоль улиц ляжет мрак ночной,Сыны и слуги Велиала бродятПо ним, полны нахальства и вина.Пример тому – Содом и ночь разврата[26]В Гибее[27], где гостеприимный домСам выставлял на жертву мать семейства,Чтоб худшего насилья избежать.Все эти были первые по силеИ по значенью; прочих было б долгоПеречислять, хоть слава их былаОбширна. Были между ними богиИонии[28], которым поклонялосьИаваново потомство (хоть моложеОни считались, чем Земля и Небо,Их славные родители), – Титан,Перворожденный Неба, с необъятнымСвоим потомством, первенства лишенныйСатурном, младшим братом; а СатурнаЛишил престола сын его и Реи,Юпитер, как сильнейший; захвативПрестол, один стал царствовать Юпитер.Сперва на Крите только и на ИдеИх знали; после выбрали ониСебе вершину снежную ОлимпаИ правили в средине атмосферы,Не поднимаясь выше в небесах.Они царили и в ущелье Дельфов,В Додоне и во всей земле дорийской;Другие же с Сатурном-старикомОттоль за Адриатику бежали,Чтоб в Гесперийских жить полях иль дальше —У кельтов, вплоть до крайних островов.Пришли они и многие другие,Потупив грустно взоры; но в глазахУ них все ж искра радости мелькала:В Вожде своем не видели ониОтчаянья, – потерю сознавая,Не потеряли все ж самих себя.Он это видел, и хоть тень сомненьяСлегка скользила на его лице,Но, гордости привычной вновь набравшись,Цветистой речью, более достойнойПо внешности, чем сущностью своей,Он постарался их испуг рассеятьИ мужество искусно возбудить.Затем поднять немедленно велел онПри звуках труб военных и рожковМогучий стяг свой боевой; гордилсяВысокой честью быть знаменоносцемАзазиил, высокий Херувим.И вот с древка блистательного знамяОн развернул; взвилось оно, сверкая,Как метеор, по ветру развеваясь,Богатое каменьев драгоценныхОбилием и золотым шитьем,Изображавшим славу и трофеиБессмертных Серафимов; в это времяМеталла звуки трубные гремели.Все войско испустило громкий крик,Торжественно потрясший своды АдаИ вне его заставивший дрожатьВсе царство древней Ночи и Хаоса.И в этот же момент сквозь адский мракВзвилось знамен блестящих десять тысяч,Переливавших яркими цветами,И вслед за ними вырос копий лес,И шлемов тьмы несметные явились,И стройно щит теснился ко щитуВ неизмеримом множестве. ФалангойСомкнувшися, идут они при звукахДорийского мотива флейт и нежныхГобоев – дивной музыки, какаяГероев древних в битве вдохновляла,Внушая им не бешеную ярость,А доблесть лишь сознательную: смертьТогда была им не страшна, и бегстваИль отступленья не было для них;Была в ней сила также и к смягченьюТоржественной мелодией своейМятежных дум, тревог, печали, скорбиУ смертных и бессмертных. Так, дышаЕдиной силой, думою единойОбъяты, молча двигались ониПри звуках флейт, смягчавших сладким пеньемИм боль шагов по раскаленной почве.И вот они все стали перед нимЩетинистым и грозно длинным фронтом,Как старые бойцы, блестя оружьем,В порядке строгом копий и щитов,И ждут вождя могучего команды.Испытанным он оком их обвел,И рассмотрел всю массу мощной ратиИ всех ее частей расположенье,Божественный их облик и осанку,И наконец число их сосчитал,И гордостью его взыграло сердцеИ подкрепилось видом этих сил.С тех пор как люди созданы, не виделНикто еще таких огромных полчищ,Которые, в сравненьи с этой ратью,Не походили б на полки пигмеев,Когда-то воевавших с журавлями,Хотя бы вся гигантская толпаИз Флегры[29], и герои ИлионаИ Фив, и все союзные их богиСоединились, и примкнули б к нимВсе те, которых сказки и романсыОб Утеровом сыне[30] воспевают,И с ними храбрых рыцарей БританскихИ Арморийских славный круг[31], и все —Неверные иль христиане, – в битвахТурнирных знаменитые в Дамаске,Иль в Аспрамонте, или в Монтальбане,В Марокко, в Трапезунде, или те,Которых войско выслала БизертаОт африканских берегов, когдаВеликий Карл и все его вельможиПри Фонтарабии разбиты были.Вся эта рать, столь славная, сильнейИ доблестней всех смертных без сравненья,Смотрела все ж на грозного ВождяСо страхом и почтеньем; он, всех вышеПо облику и по осанке гордой,Стоял подобно башне. Лик егоЕще не вовсе потерял сияньеПриродное свое; в нем виден былЕще Архангел прежний, хоть отчастиЕго уж слава потемнела. СолнцеТак при восходе смотрит сквозь туманНа горизонте или при затменьи,Покрыто лунным диском, тускло светитНа половину лишь земного шараИ призраком зловещих переменЦарей пугает. Так, хоть помраченный,Архангел все же ярче всех сиял;Лицо его, однако, сохранялоГлубокие рубцы от страшных молний,А щеки побледнели от забот;Но под бровями с гордостью упорной,С неукротимым мужеством и жаждойОтмщения суровые глазаСмотрели, хоть сквозили в них невольноИ угрызенья совести, и жалостьК собратьям – иль к сопутникам, вернее,По преступленью, – к тем, кого он виделИными в дни блаженства, осужденнымТеперь навек за это соучастье.Мильоны духов по его винеОтныне милость Неба потеряли,Извергнуты за дерзостный мятежОт вечного сиянья; хоть и твердоОни держались верности ему,Но слава их небесная померкла.Так смотрят дубы гордые в лесахИль горные, в могучей силе сосны,Когда огонь небес их опалит:Хоть все еще высокие, с сожженнойВершиною стоят стволы нагиеНа почве обгорелой. Он дал знак,Что будет речь держать; они же, сдвоивРяды свои, крыло к крылу, стеснилисьИ обступили близко полукругомЕго и всех вельмож его в безмолвномВниманьи. Трижды речь он начинал,И трижды, несмотря на гнев надменныйВдруг вырывались слезы у него,Какими могут Ангелы лишь плакать.Но наконец, хоть вздохи прерывалиСлова его, они нашли свой путь.«О вы, бессмертных Духов мириады!Вы, Силы необорные, когоМог побороть один лишь Всемогущий!Наш бой был не бесславен, хоть исходУжасен был, чему свидетель грустныйИ место, где находимся мы ныне,И страшная в самих вас перемена,Которую мне больно и назвать!Какая сила мысли предсказала б,Предвидела б, могла бы опасаться,Хотя б была углублена всем знаньемВ былом и настоящем, чтобы сила,Увы, такого множества богов,Стоявшая так крепко, как стоялиВы все, могла бы быть побеждена?Кто и теперь, и после пораженья,Не верил бы, что эти легионыМогучие, несметные, которыхИзгнание опустошило Небо,Вновь не могли б восстать, подняться сноваИ родиной своею овладеть?Что до меня, то жители все НебаСвидетели – обманывал ли яНадежды их советом неудачнымИль бегством пред опасностью? Но Тот,Кто царствует один теперь на Небе,На Троне безопасно восседал,Поддержанный своею древней славой,Согласием всеобщим иль привычкой;Свое величье Он являл пред всеми,Но силу всю Свою от нас скрывал;И мы ее изведать попытались,И это нам паденье принесло.Теперь Его могущество мы знаемИ также знаем силу всю свою;Теперь Его нам вызывать не нужно,А если нас на новую войнуОн вызовет, не нужно нам бояться.Итак, отныне лучшее для нас —Намеренья свои хранить безмолвноИ достигать обманом иль коварствомТого, чего дать сила не могла.Тогда в конце концов Он убедится,Что тот, кто силой победил врага,Лишь победил его наполовину.Возможность есть, что новые мирыПространство породит; об этом слухиНе раз уже носились в небесах:Молва гласила, что давно намеренОн их создать и новый род созданийТам поселить, которых будет ОнС особенным вниманием лелеятьИ охранять их, как сынов Небес.Туда, быть может, хоть из любопытства,Придется сделать первый наш набег,Иль, может быть, еще в иное место.Ведь эта бездна адская не можетНебесных Духов вечно заключатьВ плену, и эта тьма не может вечноВисеть над нами здесь. Но эти мыслиДолжны мы зрело обсудить. ИсчезНавеки мир; кто может о смиреньиЗдесь говорить? Итак война, война,Открытая иль тайная, навеки!»Так он сказал; и чтобы подтвердитьСлова его, сверкнули миллионыМечей огнистых, быстро извлеченныхОт бедр могучих Херувимов. БлескВнезапно Ад весь озарил. СвирепоВсевышнему они грозили; гордоМечами, крепко сжатыми в руке,О звонкие щиты они стучалиИ раздавался грозный шум войны,Бросая вызов ввысь, до сводов Неба.Неподалёку там была гора;Ее вершина грозно изрыгалаОгонь и клубы дыма, а все скатыПокрыты были коркою блестящей —Знак верный, что скрывалась в той гореРуда металлов, порожденье серы.Туда спешит, от прочих отделясь,Крылатая толпа, уподобляясьСаперам, что с лопатой и киркойПред королевским войском поспешаютПрорыть траншеи в поле или валомВесь лагерь обнести. Их вел Маммон[32],Всех менее возвышенный из духов,Которые отпали от Небес;Еще когда он в небе жил, все долуСклонял свои он взоры, восхищаясьБогатствами небесной почвы, златом,Ногами попираемым, охотней,Чем радостью Божественных виденийИ чем-либо высоким и святым.Он был виной, что по его внушеньюВпервые люди стали раздиратьЗемную грудь рукою нечестивойИ матери-земли святые недраПреступно осквернили грабежом,Ища сокровищ, коим лучше было бОстаться там сокрытыми от нас.Так и теперь ведомая им бандаШирокую раскрыла вскоре рануВ горе и жилы злата обнажила.Пускай не удивляется никто,Что Ад хранит богатства: эта почваВсего благоприятней для того,Чтоб в ней тот яд родился драгоценный.Здесь видеть бы могли все те, кто гордоГотовы смертных подвиги хвалитьИ с восхищеньем говорить охотноО Вавилоне и царях Мемфисских,Как величайших памятников слава,Вся сила, все искусство их творцовПревзойдены легко и быстро былиОтверженными Ангелами: в час,В единый час создать они успели,Что люди бы едва ли в целый векРаботы неустанной сотворилиТрудами рук бесчисленных. ОдниПостроили ряд келий по равнине,Под каждую был проведен каналИз озера, и в нем огонь тек жидкий;Другие с удивительным искусствомФормировали грубую рудуПо всем сортам, снимая пену шлаков;А третьи быстро вырыли в землеРазличнейшие формы и сумелиВсе полости и все их уголкиНаполнить разом пламенною массой,Из келий проведенной. Так в органеЕдиным дуновением меховВсе трубы, наполняясь, звучно дышат.И вот восстало быстро из земли,Как испаренья ввысь восходят, зданьеГромадное при гармоничных звукахСимфоний сладких и при пеньи нежном;То был высокий храм, вокруг негоПилястры и дорийские колонныС прекрасным архитравом золотым,Карнизами и фризами резными.Он пышно разукрашен был, а крышаИз золота чеканного была.Ни Вавилон, ни сам Каир великийВ дни славы и величья своегоТакого зданья не имели, чтобыТам поселить Сераписа[33] иль Бела[34],Богов своих, иль трон царей поставить,Как ни старались роскошью своейЕгипет и Ассирия друг другаЗатмить. Стоял величественный храмВ своей могучей высоте, а двериВдруг распахнули бронзовые крылья,Чтоб показать внутри его обширностьИ совершенно гладкий ровный пол.С высоких сводов, магией искуснойПодвешены, сияли сотни ламп,Как звезды, и светильники сверкали,Питаемые нафтой и асфальтом,И разливали свет, как бы с Небес.Туда поспешно вся толпа стремится,Изумлена; одни дивятся храму,Другие громко воздают хвалуСтроителю. Он был давно известенНа Небесах – художник дивный, многоВоздвигнувший роскошных, пышных храмов,Где Ангелы-властители царили,На тронах восседая, как князья:Сам Царь Царей их одарил той властью,Чтоб каждый в иерархии своейБлистательными воинствами правил.По имени известен он был такжеВ Элладе древней; имя Мульцибера[35]В Авзонии[36] присвоили ему,Где миф сложился о его паденьиС Небес: повествовали, что Зевес,Разгневанный, столкнул его с хрустальныхЗубцов небесной крепости, – и вотС утра и до полудня, от полудняДо вечера росистого летел онВесь долгий летний день, к закату ж солнцаСкатился, как падучая звезда,На Лемнос, остров на Эгейском море.Так говорит тот миф, но это ложь:Он пал гораздо раньше, вместе с войскомМятежников; ему не помоглоЕго искусство строить башни в Небе,Не помогли машины все его:Он сброшен был стремглав со всей толпоюИскусников своих с высот небесных,Чтоб продолжать строительство – в Аду.Меж тем вокруг крылатые герольдыПо повеленью высшего владыкиТоржественно гласят при звуках трубПризыв по войску на совет великий,Который должен вскоре состоятьсяВ роскошном Пандемонии[37], отнынеВозвышенной столице СатаныИ всех его князей. От всех отрядов,От каждой части войска в тот советДостойнейших по выбору иль чинуЗовут они; и вот явились сотниИ тысячи; несметная толпаКишит вокруг; набиты ею входыИ портики широкие и всеОбширное пространство в самом храме,Подобное арене состязаний,Когда на ней цвет конницы неверных,Вооружась, пред ложею султанаДруг другу вызов шлет на смертный бойИль ловкостью в метаньи копий спорить.И в воздухе кишит толпа густаяИ раздается свист и шелест крыл.Так пчелы в дни весны, когда восходитПревыше Тавра[38] солнце, высылаютБесчисленный народ свой молодой,Который собирается над ульемКистями, иль меж цветов росистыхСнует, иль на доске толпится гладкой, —И та доска является предместьемСоломенной их крепости; покрытыЦветочной пыльцой новой, обсуждаютОни дела здесь общины пчелиной.Так Духи, рея, в воздухе толпились;Но прозвучал сигнал – и вдруг – о чудо!Те, кто еще сейчас казались ростомГромаднее гигантов всех земных,Вмиг съежились и карликами сталиИ без числа столпились в тесном месте,Подобно тем пигмеям[39], что живутУ гор Индийских, иль прекрасным эльфам,Которые в полночный час свершаютПиры свои иль праздники, толпясьВблизи ручья иль на лесной опушке;Порой их видит – наяву иль в грезах —Крестьянин запоздалый в час ночной,Когда над нами, как судья безмолвный,Сияет месяц, бег свой приближаяК Земле; весельем радостным и пляскойПрелестною они его пленяютИ музыкой его чаруют слух,И сердце бьется у него невольноИ радостью, и страхом вместе с тем.Так Духи бестелесные сумелиСвой колоссальный образ сократитьИ через это все вместились в залеПодземного дворца. Вдали от прочих,Свой прежний рост и образ сохранив,Главнейшие вожди из СерафимовИ Херувимов пышно восседали,Образовав особый тесный круг,На тронах золотых, как полубоги,До тысячи числом. На миг насталоМолчанье, был прочтен привет всеобщийИ начался великий их совет.

Перейти на страницу: