Каролин еще раз извинилась, и я тоже. Она перевела взгляд с меня на Аликс.
– У вас все нормально?
–
Каролин задумчиво кивнула и сообщила, что ее подруга с минуты на минуту подойдет и проводит нас в музей. Мы постояли какое-то время молча, все чувствовали себя неловко. Молчание прервала Каролин.
– Знаете, по какой стороне семейной жизни я больше всего скучаю? По мелочам, таким, которые вроде бы ничего не значили, и даже по ссорам… потому что они означают, что наши отношения были настоящими. И когда я – в магазине или на улице – вижу, как ссорится молодая пара, мне хочется подойти к ним и сказать: «У вас так мало времени – меньше, чем вы думаете – и в конце концов, то, из-за чего вы ссоритесь, не будет иметь значения. – Она обвела нас проницательным и нежным взглядом.
– Ух ты, а вы и правда экстрасенс, – Аликс неловко рассмеялась, а я с ужасом на миг представил себе жизнь без Аликс – и обнял ее. Затем появилась подруга Каролин; она провела нас в Дом Анны Франк, где мы надели наушники, а аудиогид подробно рассказывал о каждой комнате.
В первой было введение с фотографиями и текстом, потом еще фотографии и желтая звезда Давида, которую евреев заставляли носить. Она лежала в рамке под стеклом, как произведение искусства.
Я представлял себе их тайное укрытие на чердаке, но это оказалась задняя половина дома, а в передней располагалась контора Отто Франка, где несколько его преданных сотрудников, рискуя своими жизнями, прикрывали его семью, сколько могли.
На стене, как в театре, висел световой короб с фотографиями прятавшихся здесь людей. Затем мы поднялись наверх по узкой лестнице со стершимися ступеньками.
Очередь экскурсантов остановилась. Каролин, шедшая чуть впереди меня, оглянулась через плечо и прошептала: «Я была здесь много раз, и каждый раз, именно здесь, меня охватывают воспоминания…» Затем очередь двинулась, она отвернулась и стала дальше подниматься по лестнице, а я думал о том, что она собиралась сказать.
Мы оказались на маленькой лестничной площадке с выцветшими обоями и старым книжным шкафом, который поставили здесь, чтобы скрыть пристройку. Шкаф выполнял роль потайного входа, который открывался и закрывался. Мы прошли через него в тускло освещенный коридор – шагнули в прошлое.
Каролин заметила, что я рассматриваю карандашные пометки на стене.
– Здесь Отто Франк в течение двух лет, пока они прятались, отмечал рост своих детей, – шепнула она, и эти слова тут же повторил аудиогид.
Спальня Анны Франк, которой уделялось особое внимание, была тесной, тускло освещенной и почти вызывала клаустрофобию; в ней не было никакой мебели, только фотографии и вырезки, наклеенные на обе стены и забранные стеклом.
Мы переходили от одной фотографии к другой: кинозвезды прошлых лет, Грета Гарбо и Джинджер Роджерс, голландская и английская королевские семьи, большая цветная фотография Нормы Ширер – «кинозвезда тридцатых годов и любимица Анны», как сказала Аликс. Она отступила, рассматривая стену с фотографиями и вырезками.
– Это альбом с кусочками мечты, который она создала, чтобы убежать от реальности, портал в воображение и фантазии Анны.
А мое внимание привлекли репродукция «Пьеты» Микеланджело и автопортрет Леонардо: они вернули меня на год назад, во Флоренцию, где мои собственные призраки могли бы посоперничать с теми, которые я увидел здесь.
На дальней стене висела большая фотография смеющейся Анны. В комнате воцарилась тишина. Аликс смотрела на снимок со слезами на глазах. Я коснулся ее руки и решил больше не сердиться на нее; жизнь слишком коротка.
– Отец Анны, пытаясь спасти семью, перевез ее из Германии в Амстердам, – произнесла Каролин так тихо, что я снял наушники, чтобы ее расслышать. – Эту трагическую ошибку совершили многие… – Она вздохнула и замолчала.
Сразу за спальней Анны – небольшой туалет, один на восемь человек. Я вспомнил свой родительский дом, где была ванная комната с санузлом наверху и туалет на первом этаже, а мне еще казалось, что это неудобно.
Еще одна узкая лестница вела туда, где жила другая семья, ван Пелс, и где все ели. На стене висели фотографии, показывающие, как это выглядело в то время, с обеденным столом, стульями и ковриком. Теперь осталась только гранитная раковина, а на одной стене – список покупок в рамке, найденный в кармане брошенного пальто; его пронзительная обыденность оживляла всю картину.
Огороженная лестница вела на чердак, где когда-то жил сын Ван Пелсов, подросток Питер.
– Аннин первый поцелуй. – Аликс коснулась моей руки.