Потерянный взвод

– Ты чего джинсы напялила? – грубовато спрашивает он.

Ему можно. Ему все можно. Танька все, что хочешь, ему простит.

– А чего – снять? Запросто!

– Сними, – разрешает Горелый. – Только не здесь и не джинсы… А напяль-ка ты мини-юбку… И футболочку потоньше, чтоб у тебя все там выпирало. Секешь?

– Не-а.

– Ладно. Слушайте все сюда. План такой. Вику поздравим по всей форме. Ты, Татьяна, снимаешь часового. Подходишь, облаченная в то, что я сказал, заговариваешь, строишь глазки. Если он молчит и не реагирует, поправляешь чулок или что там еще, сама знаешь. Отвлекаешь, значит. Мы в это время стремительно проникаем в женский модуль. Ясно?

– А если он того, опять не реагирует?

– Танюша! – радостно вскипаю я. – Да чтоб на твои прелести…

– Спокойно, Олежек! – строго обрывает она и смотрит подозрительно на мою шевелюру.

– Ты что, покрасился?

– Нет, с чего ты взяла?

– Показалось…

Она уходит, и через минуту мы устраиваемся у двери. Ждем. Наконец Танюша появляется. Она держит в руках большой кулек. Юбчонка на ней узенькая, как подворотничок, футболка вот-вот треснет. Я застываю.

– Молодец, девочка, – бормочет Горелый. – Теперь вперед!

Она будто слышит его, неторопливо осматривается и напрямик идет к часовому. Мы тоже выходим и осторожно перемещаемся к своей цели. Танюша вдруг делает неуловимое движение, и из кулька что-то сыплется. Это грецкие орехи. Она громко охает, поворачивается к часовому спиной и начинает собирать орехи. Солдат недоверчиво косится на свалившееся с неба зрелище.

– Ну, чего стоишь? Взял бы да помог! – бросает из-за спины Танюша.

Часовой машинально дергается, но чувство долга пересиливает:

– Мне не положено…

– Тоже мне вояка, стоишь тут как пень. Никакого проку.

Мы с напряженными лицами семеним к модулю. Татьяна продолжает нагибаться, я выворачиваю голову, замедляю шаг. Горелый подталкивает меня в бок. И мы тихо исчезаем в дверях.

Часовой собирает орехи, придерживая сползающий с плеча автомат.

Вика сидит одна, нахохлившись, будто воробей на холоде. Она виновато глядит припухшими глазами, печально улыбается.

– Егор Петрович?

– Он самый, со свитой.

Горелый аккуратно касается седыми усами ее щечки, а я церемонно целую ручку.

– Ну, кто это грустит в день рождения? – рокочет он. – Сейчас будем праздновать.

Горелый выуживает из-за пазухи маленькую игрушечную обезьянку и нажимает ей на голову. Обезьянка показывает язык. Вика хохочет. А я дарю ей китайскую авторучку и понимаю, что ни черта не смыслю в таком деле, как подарки. Горелый деловито вытаскивает из пакета консервы, колбасу, конфеты и в заключение бутылку водки.

Тут врывается бесстыдница Танька, радостно трещит. Вика округляет глаза:

– Как – и часовой не заметил?

– Татьяна его заворожила, – ввертываю я. – Он стоял как соляной столб.

– И не стоял, а помогал мне собирать орешки. Свидетели есть. И еще он мне свидание назначил!

Мы пьем за здоровье Вики. Татьяна пьет на равных, а именинница чуть пригубляет. Потом, как обычно, Горелый встает и произносит третий тост. Пьем молча.

Мысленно вспоминаем погибших, ушедших внезапно и навсегда. Вика выпивает до дна и говорит быстро-быстро:

– Чтоб вы вернулись, мальчики, чтобы смерть обошла всех вас стороной и чтобы от рук ваших не пострадал ни один человек.

– Так не бывает, Вика. На войне приходится стрелять.

– Я знаю, Егор Петрович. Но пусть никогда и никому вы не принесете смерти.

Горелый качает головой и вдруг громко объявляет:

– Танцы! Включай свой «Шарп».

– Сам, что ли, не можешь? – ворчит Татьяна.

– Еще сломаю. Потом ведь убьешь.

– Не надо ля-ля…

Однако она встает и аккуратно щелкает тумблером.

Мы танцуем, а вернее, раскачиваемся в обнимку между двумя кроватями и столом. Егор с Викой на почтительном расстоянии, будто папа с взрослеющей дочерью. Ну а я – с Таней. Можно, конечно, прижать ее посильней, но мне не хочется, чтобы она ляпнула что-нибудь вроде: «Не прижимайтесь так сильно. Если очень хочется, лучше прибавьте звук». К Вике она не ревнует. Потому что Вике исполнилось всего восемнадцать.

– Танцы похожи на секс, – умничаю я, вспомнив услышанную где-то фразу. – Неважно, как ты двигаешься, главное, что ты при этом чувствуешь.

Горелый кивает своей большой лысеющей головой:

– А еще танцы похожи на надувание шарика. Неважно, как ты тужишься, главное, что ты выделываешь при этом ногами.

Татьяна звонко хохочет, у меня даже свербит в ухе. Вика чуть улыбается. Я хорошо вижу ее настороженную улыбку. Она не любит разговоров о сексе и всегда теряется, когда об этом заходит речь.