Потерять и найти

Её глаза умоляли рассказать, поэтому Джейк принялся старательно разглядывать последний кусочек бекона. Он просто придурок, раз согласился на завтрак и сознался, что помнит её. Он полный придурок, потому что обрадовался, когда Кара сказала, что рассталась с последним своим парнем почти год назад. День пройдёт, и он больше никогда её не увидит.

От бессильной злости Джейку хотелось вдарить кулаком по стеклянной стене, но, обернувшись, он заметил встревоженный взгляд Кары, и напряжение чуть спало. Он облокотился на стол.

— Я давно уже не разговаривал по-настоящему.

— Времена сейчас трудные. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть бездомным.

Ему так сильно, до боли, хотелось коснуться её протянутой руки. Вместо этого он отодвинулся.

— Быть бездомным куда лучше, чем жить, как я!

— Расскажи мне, в чём дело. — Она вздохнула, и джемпер натянулся на груди. — Не может быть, чтобы ты давно жил на улице. И клянусь, ты совсем не постарел.

Проклятье. Она не собиралась легко сдаваться. Может быть, отступится, если решит, что он чокнутый? Джейк похлопал себя по животу:

— Спасибо за завтрак. Не ел аж с тысяча восемьсот двадцать четвёртого.

— Смешно. — Она улыбнулась.

— Было бы смешно, если б не было правдой.

Её лицо посуровело. Он рассчитывал не на это, но злость тоже сойдёт. Пора плеснуть в огонь бензина.

— Хочешь всю правду? Ну, так вот. — Он отодвинул тарелку и навалился грудью на стол. — На мой тридцать второй день рождения хиппи в парке дал мне дозу ЛСД. Я, как дурак, принял её, и с тех пор неважно, где я нахожусь и что на мне надето, чем занимаюсь и где засну, каждое утро я просыпаюсь в одном и том же месте, в один и тот же день, только в разные годы, в той же самой треклятой одежде, в карманах которой лежат всё те же задравшие вещи. — Он хлопнул по столу раскрытой ладонью. — Я даже не могу сосчитать, сколько дней я уже терплю это, или в скольких годах побывал. Потерял счёт, потому что бумаги при моём, блядь, пробуждении никогда не оказывается на месте.

Он никогда не произносил таких слов в присутствии дамы. Мама бы ужасно расстроилась. Отец наградил бы его пощёчиной. Но Джейку было уже наплевать.

Пока он выдавал свою тираду, Кара будто окаменела. Но теперь она расслабилась и снова протянула руку:

— Зачем ты рассказываешь мне эту чепуху?

— Потому что это правда.

— Ты представляешь, как смехотворно это звучит? Объясни мне, как могло случиться хотя бы что-нибудь из сказанного.

— Думаешь, я знаю? — Он стукнул по столу. — Думаешь, понимаю, как, даже если переодеваюсь, рву этот костюм на клочки или сжигаю, я все равно просыпаюсь каждое утро в нём, как в новеньком? Думаешь, знаю, почему, даже если ложусь избитый, весь в порезах и синяках, или засыпаю в объятиях шлюхи, я всё равно просыпаюсь один, и таким же здоровым, как был в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году — году, когда прожил свой последний чёртов нормальный день?

С горящим лицом он отпрянул, ударился спиной о стенку кабинки и понял, что кричал — несколько голов повернулись в их сторону. Что еще хуже, глаза Кары повлажнели. Она так старалась помочь ему, пыталась вернуть ту близость, что они почувствовали в прошлый раз. А он вёл себя как идиот.

Он потянулся к ней — её ладонь по-прежнему лежала на столе, — но она отдёрнула руку и попыталась сморгнуть непрошеные слёзы. Сердито вытерла одну непослушную, всё-таки выкатившуюся.

— Как ты смеешь кричать на меня? Я всего лишь спросила, а ты начал изгаляться. Хоть на вид ты всё тот же, ты изменился.

Джейку хотелось попросить прощения, но что толку? Для него вежливые разговоры остались в прошлом. Он уставился на исцарапанную столешницу.

— Тебе нравится грубить?

— Извини. — Стыд окутал его будто облаком.

Кара вернула руку на стол.

— Пожалуйста, хотя бы объясни, почему спал в парке. Пятнадцать лет назад ты говорил, что работаешь на Уолл Стрит. Ты что, потерял всё из-за краха какого-нибудь инвестиционного фонда?

Он уже сорок два года как там не работал. Что он мог ответить?

Зачарованный видом тонких длинных пальцев, Джейк размышлял, каковы они на ощупь. Рука её казалась такой мягкой, а он так давно не прикасался к женщине… ни к кому не прикасался. Ему нестерпимо хотелось почувствовать эту мягкость, но он знал, что это будет ошибкой.

— Мою жизнь невозможно объяснить.

— Насколько плохо всё может быть? — Её рука придвинулась чуть ближе. — Ты в бегах? Шпион? Террорист? Свидетель под программой защиты или что-то в этом духе?

— Я б с радостью махнулся на любой из предложенных тобой вариантов.

— Поняла. — Она ухмыльнулась. — Ты — Усама бен Ладен.

— Кто?

— Ладно, ладно, сдаюсь. — Она подняла руки. — Скажешь, когда сможешь.

Теперь в окно светило солнце, и её волосы и кожа сияли. Боже, она была прекрасна. И так же добра, щедра, остроумна, как и в детстве. Если б только он мог оставаться здесь, в этом времени. Но это было невозможно, и от того, что он увидел её сегодня, ему будет только хуже.