Потерявшая сердце

Елена открыла глаза и увидела, что трактир опустел. В зале уже не было ни девиц, ни матросов, из-за стойки с потухшим самоваром исчез хозяин. В окошки светило поднимающееся солнце, двое мальчишек лет двенадцати, живописно освещенные его косыми лучами, мыли полы, обсуждая достоинства и недостатки английских фрегатов в сравнении с русскими. Окна были раскрыты настежь, и хмельной дух совершенно выветрился из зала. Утренняя свежесть с залива необычайно бодрила. Сидевшая рядом Степанида смотрела на Елену с сочувствием.

— Стеша, — девушка сонно улыбнулась проститутке, как старой хорошей знакомой, — а я тебя жду-жду! Неужели ты все искала Афанасия?

— Ох, и задала же ты мне работу, дворяночка, — со вздохом пожаловалась та.

Лицо ее было очень печально, и Елена, окончательно придя в себя, заволновалась:

— Ты его нашла? Узнала, что с ним?

— Не знаю, как сказать… — замешкалась Степанида.

— Боже мой!

У юной графини в этот миг так сжалось сердце, словно Афанасий и впрямь был ее родным братом.

— Да говори же! — вскричала она, так что мальчишки разом обернулись в их сторону.

— Узнать-то я узнала, где он, — наконец выдавила Стеша, — но не знаю, жив ли еще…

Глава восьмая

Молодой разбойник на пороге смерти. — Покаяние. — Чем не стоит клясться мужчине, когда он влюблен

Три дня тому назад, едва успокоив свою подопечную после ее неудачного визита к Протасовой и оставив Елену в доме Зинаиды, Афанасий отправился в Гавань уже в сумерках. Свернув на указанную в записке улицу, Афанасий искал взглядом свой флигелек и невольно думал, как, должно быть, хорошо жить в собственном доме. Не в разбойничьей избушке, не в землянке, в которой он хоронился два года после побега с каторги. Еще лучше, когда в своем доме тебя кто-нибудь ждет и встречает радостным возгласом: «Наконец-то пришел, я так соскучилась!» Ему уже двадцать пять, а любовь свою он так и не встретил. До любви ли ему было все эти годы? Хорошо бы найти добрую, честную девушку… Ни за красотой, ни за деньгами он не погонится, счастья они не приносят. Что касается юной графини, в отношении нее Афанасий давно уже все решил. Как только она выиграет дело, получит наследство своих родителей, он расстанется с Еленой навсегда и не возьмет от нее ни копейки. Довезет ее до Москвы, а там подастся к «федосеевцам». К ним-то он и пробирался из Сибири, да вот угодил в тюрьму. Братья примут его, как родного. С одним из «федосеевцев» он бежал с каторги, но тот захворал в тайге, помер у него на руках. «Федосеевцы» были одной из самых суровых раскольничьих сект, умерщвлявших плоть упорным самоистязанием, но это — удел праведников, «кормчих», а простым членам общества разрешено даже вступать в брак. Братья найдут ему подходящую невесту, жизнь пойдет на лад. Но это все потом, а сейчас ему надо бы справить документы понадежнее. Те, что какими-то темными путями достала Зинаида на имя некоего немца, гробовых дел мастера, не внушали доверия даже самому Афанасию. Ну какой из него немец-гробовщик? Первый же будочник заподозрит неладное и потащит его в участок.

Отыскав наконец свою новую квартиру, он забросил в комнату узел с вещами и отправился купить что-нибудь себе на ужин. Под крышей у сестры он за день не сделал ни глотка воды, как и обещал, и теперь его терзал сильный голод. В Гавани многие лавочки со съестными припасами были открыты по ночам, так что затруднений Афанасий не встретил. Ночь выдалась удивительно теплой, домой идти не хотелось, и парень, глубоко задумавшись, блуждал по улицам, жуя на ходу хлеб с жареной колбасой. Наконец он решил вернуться. До флигелька было рукой подать, когда его окружила банда головорезов из восьми человек. Двое здоровенных парней с дубинками пошли прямо на него, по двое подступали с обоих боков, еще двое приближались сзади. Афанасий напрасно вглядывался в их лица, скрытые темнотой.

— Ну, здравствуй, что ли, Афоня! — вдруг раздался у него за спиной знакомый хрипловатый голос. — Не чаял небось уже встретиться со мной?

— Зря ты так думаешь, Касьяныч, — усмехнулся Афанасий, не оборачиваясь. — Разве в аду нам не вместе гореть?

— Ну, я покамест на тот свет не собираюсь, — отвечал ему разбойник. — А вот тебя мы как раз туда отправим…

— Как-то это не по-людски, Касьяныч, восемь на одного, — спокойно возразил парень. — Выходи и бейся честно, если знаешь, что такое честь.

— Ишь, заговорил по-благородному! — засмеялся тот. — Можно подумать, ты дворянин, а не я.

— Какой ты дворянин! — не смутился Афанасий. — Посмотри на себя! Ты уже вроде зверя стал. Бродишь по лесам, людей боишься, падалью питаешься…

— Ну и дурак же ты, Афоня! Вместо того чтобы на коленях просить меня о пощаде, изображаешь из себя храбреца. Иль помучиться хочешь? У вас ведь, у раскольников, это, кажется, поощряемо?

— Я в святые не мечу и драться с вами буду насмерть. — Афанасий говорил хладнокровно и не скрывал презрения.