Потерявшие солнце

– Вы еще не приступали к ней, – вдруг сказал он. – Исповедоваться и рассказывать о своих преступлениях – не одно и то же. Разве вы жалеете о чем-либо, кроме смерти брата? Хотя я уверен, что и на этот случай у вас есть оправдание. Разве вы думаете о ком-либо из убиенных? Об их близких? Вы просто одиноки. Очень одиноки. А вам необходимо говорить с кем-то, убеждать в своей правоте. Вы пришли сюда не каяться, а побеждать. Доказывать свое право на жизнь. Мы действительно не в американской драме. Я не отпущу вам грехов.

Ветер в окнах плакал тонко и тоскливо, словно подстраивая мелодию под однообразный стук дождя о стекла.

– Спасибо, падре, – серьезно сказал Цыбин.

– Вы меня убьете? – Голос у священника был спокоен.

– Не знаю. – Цыбин встал и запахнул плащ. – Наверное, нет. Вы будете молчать, мучаясь между желанием наказать меня и обязанностью сохранить тайну исповеди. Вы сами себя этим убьете.

– Я не Господь. Я никого не вправе наказывать. Он рассудит вашу душу. Жаль, что вы можете так его никогда и не услышать. Помните, когда-нибудь вам захочется сделать в жизни что-то хорошее, воздержитесь от этого. Вы к этому не готовы. Вас ведет дьявол…

– Прощайте, падре.

Эхо шагов рикошетило от стен и замирало наверху. Еле слышно шелестела раздвигаемая грудью тьма.

На улице угольно-черно блестел асфальт. Косая сеть дождя казалось застывшей. Сразу стало муторно и тускло. Цыбин остановился, завязывая пояс плаща. Толчок в спину едва не выбросил его на мостовую.

– Извините, ради бога, я задумался и вас не заметил. – Знакомый рыжеватый парень с кладбища держал его за локоть, виновато отряхивая рукав. – Ой, это вы? Мир тесен. Вы из костела? А я на кладбище свечку поставил, ну в церквушке…

– Ничего страшного. – Цыбин улыбнулся.

Мозг заработал в полную силу. Два раза за день – это слишком. Конечно, это могло быть случайностью, но больше смахивало на слежку, хотя и бездарную. Интересно, чью? Он подумал, что все же лучше уж органы.

– Может, в качестве компенсации… Здесь кафе рядом. – Парень все так же источал запах спиртного. Для милиции это, с одной стороны, слишком артистично, с другой – вполне характерно для их бардака.

– Спасибо, спешу, – Цыбин улыбнулся еще приветливей, – жена будет волноваться.

– Жаль… Удачи! Извините еще раз! – Парень зашагал в сторону Маяковской.

Цыбин дошел до Восстания, свернул налево, по Озерному вышел на Радищева, проходняком вернулся на Восстания, зашел в один из дворов, толкнул дверь парадной, дойдя до третьего пролета, остановился. Прислушался. Тихо. Он чертыхнулся. Совсем нервы сдали. Хватит! Сворачиваться!

В поисках жетонного таксофона он весь вымок. Пришлось дойти до площади Восстания. Часы на башне Московского вокзала показывали без двадцати одиннадцать. Набрал номер Анны. Длинные гудки. Подумал и набрал другой.

– Вахта слушает.

– Простите, а Лисянская Анна Сергеевна ушла?

– Да, часа два уже. У нее сегодня нет последней группы.

– Спасибо, извините.

Огни Невского сверкали в лужах, создавая дополнительную иллюминацию. Люди, прячась под зонтиками, заскакивали в метро, суетились вокруг ларьков, пили пиво или просто ждали друг друга на ступеньках. Цыбин закурил.

– Не желаете отдохнуть?

Девчонке было лет пятнадцать. Раскраска на лице как у индейца. Желтая куртка, малиновые колготки. Прическа «британский ужас».

– Я все умею, а кличка у меня: Пылесос. Поняли, почему?

На секунду мелькнула шальная мысль, но он тут же ей ужаснулся. Ему было муторно, но не настолько. От ларьков уже махали:

– Ирка, сучка, давай быстрее. Халтура есть.

Всю дорогу в такси его не отпускало раздражение на себя. Так недолго опуститься до вокзальных шлюх. Он приказал себе сосредоточиться на подготовке к отъезду, но не смог.

– К черту!

Он остановил машину у магазина и купил бутылку «Баккарди». Дома поставил пластинку с Пако де Люсия, наполнил бокал и, погасив свет, лег на диван. Ром обжигал. Гитарные переборы вились в темноте. Он представил горы, небо, дома из каменных глыб вековой давности и нежные солнечные лучи в бокале с вином… Проснулся около четырех. Окно от ветра открылось, и ноябрьский холод наполнил комнату. Ноги заледенели. Подоконник и лежащие на нем книги были мокрыми от дождя. Музыкальный центр, не мигая, смотрел зеленым зрачком. Бокал опрокинулся, и рубашка пропиталась ромом. Он встал, закрыл окно, постелил постель и лег. Заснул мгновенно. Без снов.

Над городом продолжался дождь.

* * *

Хохи на месте не было. Видно, ушел за какими-нибудь новыми деталями для интерьера. Коридор был пуст. Ни задержанных, ни заявителей, ни просто подучетного элемента.

«Совсем отдел расслабился», – открывая кабинет, подумал Антон.

Он сел на свой стул и начал рыться в столе. За стеной с кем-то бубнил Серега Полянский, приятный худощавый парень, помешанный на иностранных языках. Несмотря на то что, по мнению многих, Полянский считался в милиции человеком временным, работал он легко и увлеченно. Переворошив последний ящик, Антон задумчиво оглядел стол и, выйдя в коридор, постучал к нему.

– Входите!