Спектакль был странный: Островского осовременили до крайности. Все декорации свели к двум нелепым арма-турным площадкам на колесах, которые катались по сцене, то стыкуясь, то расходясь. Площадки располагались на двухметровой высоте, шатались, когда по ним ходили, и Мила все боялась, что кто-нибудь непременно свалится от-туда. Чтобы у зрителя не зародилось сомнения, что это ку-печеская Москва Островского, где-то по бокам сцены и в глубине стояли небольшие макеты церквей, а на заднике раскачивалась маковка с крестом и почему-то в строитель-ных лесах. Может быть, по замыслу режиссера это должно было означать, что мы еще только строим храмы, где будет возрождаться наша духовность? Пьеса-то о том, как глу-шатся и губятся жизнью порывы честности, и о том, что взяточник - это уже не закоренелый злодей, напротив - добрый отец семейства, уважаемый и привыкший уважать себя сам чиновник. Конечно, нельзя же ставить себе в укор то, что давно стало традицией и тайно признается нормой?
Но потому Островский и классик, что он на все вре-мена, и то, о чем он писал полтора века назад, остается ак-туальным в наши дни, и он бы был понятен и без арматур.
Но, упростив декорации, режиссер пошел дальше, он осовременил и костюмы. Они были яркими и гротескными. Длиннополые сюртуки и пышные старинные платья дам девятнадцатого века перемежались с современными кос-тюмами молодых людей. Достигший благополучия Они-сим Белогубов, гулял в трактире в красном, совершенно дьявольском наряде, отождествляя порок. Слова Жадова в заключительной сцене: 'Я буду ждать того времени, когда взяточник будет бояться суда общественности больше, чем уголовного!' в зале были встречены аплодисментами.
- Видите, Мила, - шепнул Владимир Сергеевич. - На-род голосует за истинные ценности. Ему чуждо стяжатель-ство. Значит, не все еще потеряно...
После спектакля они шли по Ленинской улице. Пого-да стояла сухая и теплая. Уже смеркалось. Дневная жара спала, и приятная прохлада нежно ласкала открытые части тела. На улицах вдруг стало многолюдно. Все двигалось к парку, откуда доносилась музыка. И Мила с Владимиром Сергеевичем тоже, сливаясь с потоком, бессознательно двигались вместе со всеми.
- Вам понравился спектакль? - спросил Владимир Сергеевич.
- Понравился, только я с большим удовольствием по-смотрела бы Островского в классическом исполнении, с богатыми декорациями и костюмами, соответствующими эпохе.
- Но согласитесь, режиссер достиг того эффекта, ко-торого хотел. Вот смотрите, Аристарх Владимирович Вишневский здесь не одряхлевший старик с признаками подагры, как у Островского, а здоровый человек, не 'ка-чок', но у него в сторонке стоит современный тренажер, деталь сегодняшнего образа жизни нового русского чинов-ника. И режиссер не бросился с головой в эксперимент, чем сейчас грешат многие, а просто упростил некоторые детали, оставив, что очень важно, и за что хвала ему, в не-прикосновенности текст Островского.
- Ну, может быть, вы и правы. Сейчас все гении, и всем хочется обязательно переделывать классиков. Мне не понравилось, что Жадов - не победитель. Он жалок в бес-сильном противодействии обществу, где взяточничество - принцип жизни, и остается жалким и несостоятельным в финале, а слова о том, что когда-нибудь взяточник будет больше бояться суда общественности, чем уголовного, в его устах остаются пустой декларацией. Жадов предстает перед нами обыкновенным неудачником. И зал аплодиро-вал именно этим словам, а не Жадову, то есть зритель не сочувствовал Жадову.
- Правильно. Так ведь и Островский, насколько я помню, пытаясь спасти идеализм Жадова в финале, сам признавал, что его поражение несомненнее его возможной победы.
- Ну, так если режиссер взял на себя смелость прибли-зить пьесу Островского к современному звучанию, ему сам бог велел сделать еще один шаг и добавить хотя бы немно-го оптимизма, показав Жадова более успешным и наделив его более привлекательными чертами. А в этой постановке более привлекателен успешный его соперник Белогубов. Мало того, Белогубов выглядит и благороднее, предлагая Жадову безвозмездно помощь. Сейчас за это берут про-центы, и, говоря жаргонным языком, ставят 'на счетчик'.
- Ну, значит, режиссер вслед за Островским не верит в торжество библейской заповеди 'Не укради'. Да и как по-веришь, если взяточничество приняло такой размах, начи-ная с самого высокого уровня, что газеты уже публикуют тарифные сетки взяток чиновников и правоохранительных органов за те или иные услуги.
- Всё, всё, всё! Ничего больше не хочу слушать, - Ми-ла демонстративно закрыла ладошками уши. - Опять на-чинается политика.
- Почему опять? - удивился Владимир Сергеевич.
- Да как же! Телевизор включаешь - политика, при-емник - политика, газеты - одна политика. И к родителям придешь, папа обязательно сунет под нос газету и начнет на что-нибудь сетовать. А уж если приходит папин друг профессор Чернышов, то просто страсти кипят накалом в тысячу вольт.