Потерявший веру (ЛП)

Меня сводит сума потребностью удрать от него и его присутствия. Если он посмеет прямо сейчас отдать мне приказ, я сломаюсь. Я так близко к концу моих пределов, что чувствую, как стою на краю пропасти, смотря вниз в бездонную яму небытия. Только я хочу нырнуть в чёрные как смоль глубины, ведущие к моей погибели. Но не могу. Независимо от того, насколько соблазнительна эта тьма, я должен бороться с ней. Я должен бороться с этим из-за неё.

«Алиса. Алиса. Алиса». Я повторяю имя дочери как молитву. Я молю само её существование уберечь меня от ошибки, из-за которой я никогда не смогу вернуться. С закрытыми глазами, я желаю, чтобы сила преодолела. Я сжимаю глаза так сильно, что, когда открываю их — туманные огни танцуют перед моим зрением, прежде чем исчезают и мир возвращается в фокус. Я почти задыхаюсь, когда вижу ответ на мои мольбы. Я стою в ужасе и благодарности, коль скоро это связано с кроликом. Белоснежным кроликом, без единого пятнышка на его мехе, изящно прыгающим через луг, и я слежу за каждым его движением. В один момент он резко останавливается, вставая высоко на задних лапах, и смотрит непосредственно на меня, прежде чем фыркает в воздух и продолжает свой путь.

Этот чистое белое существо — сообщение от женщины, чей призрак всё ещё эхом отзывается в моём сердце.

Моя жена назвала нашу дочь Алису в честь девочки из «Страны чудес», и я знаю — знаю — это знак от неё. Я улыбаюсь и глубоко вздыхаю, поражаясь покою, что ощущаю. И так продолжается до тех пор, пока кролик не набирает скорость, подпрыгивая высоко, прежде чем исчезает под землёй. «Назад в темноту — неизбежную пропасть».

Моё сердце обливается кровью. Это не знак силы — это предупреждение.

«Ты не сможешь побороть это, Джеймс».

В поле полной высокой травы, под исчезающим венгерским солнцем, я резко падаю на землю, и, ложась на спину, мои глаза следят за движущимся небом. И когда небо превращается в сумрачное, а свет делает последний вздох перед смертью, я даю клятву — обещание: изгнать Люка Хантера из своих мыслей.

Это закончится сейчас.

Глава седьмая

Лили

Моё тело ломит.

Мои замученные мускулы кричат от каждого крохотного движения. Следы кнута на моих ягодицах и бедрах горят с таким жаром как в печи, а плоть между моих ног пульсирует со всё более знакомой болью.

Но агония внутри (глубоко внутри), исходящая из моего заднего входа с ободранной кожей и разорванными краями, заставляет мой живот вспениваться от любого усилия моего тела скорректировать моё неудобное положение на кровати, застеленной чистыми хлопковыми простынями, пахнущими фиалками.

«Сколько времени я провела здесь?»

Месяцы, возможно год, с тех пор как меня похитили, но сколько времени я провела там, где я сейчас?

По моим оценкам три дня в этой комнате, а до этого, возможно месяц в клетке с голым бетонным полом. Время раньше — размытое пятно, но я знаю, что меня перевозили по всему земному шару. Я провела часы в крошечной клетке в грузовом отсеке самолета. Дни в кузове грузовика, и ещё больше времени в багажнике маленького автомобиля. Я помню большую часть из того времени, когда просыпалась дезориентированная. Какие бы наркотики они не вкачивали в моё тело, она ослабляли свой эффект и давали мне краткие перерывы в сознании, когда густой туман небытия исчезал.

Были времена, когда я жаждала той тёмной пустоты. Во тьме ничто не могло причинить мне боль. Я ничего не чувствовала, ничего не слышала, ничего не видела, а моё самое сильное чувство (чувство обоняния), которое, как я узнала, отличалось от других — отключалось до того, как моё сознание полностью переходило в автономный режим. Это было так, как будто кто-то выдёргивал вилку из розетки, и у меня больше не было сил функционировать, кроме как дышать.

Я стремительно узнала, что небытие — эквивалент счастья, и были времена, когда я умоляла, чтобы игла скользнула в мои вены.

«Была ли я теперь наркоманкой? Наркоманкой и шлюхой?»

НЕТ. Я не была шлюхой. У шлюхи есть право выбора. Я же была дыркой. Сосудом для невообразимого злоупотребления, чтобы заполняться по любому желанию моих владельцев.

Затем были времена, когда моя жажда вызывала моё же отвращение.

Я была сильнее этого. Сильнее чем они.

Я замышляла, планировала и клялась. Я кричала любому Богу, кто бы услышал, и обещала ему, что как только покончу с ними, я приду за ним.

Ни один, так называемый Бог не должен кому-то позволять причинять кому-нибудь боль таким способом, от которого сейчас страдала я.

Ни один грёбаный Бог, восседающий на своём троне в белых пушистых облаках, не должен сидеть и наблюдать, как другие берут, ломают, трахают, убивают и уничтожают другого человека такими способами, какими эти мужчины проделывали со мной. И не только со мной, а со многими другими.

«Какой Бог будет так делать?»