Потерявшийся

— Выходи, тебе нужно. Побежишь — убью.

Пока журчало из-под «мушкетёрского плаща» (суки, в бабу переодели!), осмотрелся. Явно стационарная стоянка на караванном пути, поскольку каменный заборчик, доходящий до груди, присутствует. Внутри огороженного пространства и местные лошадки, и «верблюды» привязаны перед длинной колодой-корытом. Вон, колодец есть, тоже обложенный камнями.

Настоящий шатёр в лагере один. Остальные укрытия от солнца и непогоды — такие же, как моя, «палатки». Только менее драные. Из некоторых торчат человеческие ноги в коротких сапожках или «вьетнамках». А я, судя по брызгам, попадающим на ступни, и прекрасно чувствующимся под пятками камешкам, бос. Неглупо! Хрен я далеко босоногим сбегу: уже через километр подошвы будут разодраны в хлам о мелкие камешки.

Нет, не в бабу переодели. Пара человек в таких же, как у меня, накидках. И сработаны эти накидки куда грубее, чем женские. И, в отличие от остальных, отдыхающих, эти «мушкетёры» возятся со скотом. Если не в женщину, значит, в раба? Мдя, Пересечин! Рабом тебе бывать ещё не приходилось!

Фффу! И как мочевой пузырь не лопнул, пока я в отключке валялся?

Версий случившегося у меня ровно полторы. Либо «караванбаши» «заказал» меня уродцу, бывшему жениху Оне, либо тот предложил купчине купить меня, невменяемого, чтобы таким образом избавиться от соперника. Ну, или какой-нибудь должок батюшки погасить моей шкуркой.

От города мы ушли уже достаточно далеко. Вон, даже вечно висящая над, кажется, притихшим вулканом туча едва-едва в лучах заходящего солнца заметна. И не на севере, как из города, а на северо-востоке. Значит, караван к тем самым западным приморским горам направляется.

Тычок рукой в плечо. В здоровое, а не зудящееся небольшими ранками.

— Иди! Лежать будешь. Побежишь — убью!

Вот же заладил: «убью», «убью». Если бы я не был нужен живым твоему хозяину, давно бы уже убили.

Ну, а что, не правда, что ли? Шмотки, снятые с меня, сто́ят куда дороже, чем весь тягловый скот, загнанный внутрь ограждения, все вещи всех присутствующих и даже товары, купленные у гелонов. И у купчины на меня какие-то очень, очень далеко идущие планы. А грозишься убить ты ровно для того, чтобы я не сбежал.

Убить вряд ли убьёт, даже если я сейчас рвану. Но что такое рана от копья, я на своей шкуре уже прочувствовал. Пока что-то не очень хочется повторить этот опыт. Ну, и чуть «штормит» меня: видимо, почки ещё не до конца переработали дрянь, попавшую в мою кровь. Так что, действительно, мне лучше пока полежать. А пока валяюсь, ситуацию, в которую вляпался, в голове «прокачаю».

Не удалось «прокачать». Едва лёг, сразу вырубился снова. Как в яму провалился. Глубокую, чёрную. Сон без сновидений.

Наутро — та же история: напоили, выгуляли помочиться, после чего связали ноги, но развязали руки. Чтобы мог пожрать из глиняной миски какой-то бурды из круп, овощей и разваренного мяса. Довольно вкусно. Особенно — если учесть, что я в последний раз жрал почти двое суток назад, в «караван-сарае». Даже «столовый прибор» выдали — типа-ложку: веточка с выдолбленным с одного края желобком.

А после этого, снова поменяв местами «ручные» и «ножные» путы, повели к «караванбаши», тусовавшемуся рядом со складываемым шатром.

Тот сходу разъяснил мне мой нынешний социальный статус:

— Ты мой раб. Я тебя купил. И ты будешь моим рабом, пока кто-нибудь тебя не купит у меня. Ты должен делать всё, что тебе прикажут. Бежать тебе нельзя: я тебя купил. Все знают, — обвёл он рукой охранников каравана и грузящих вьюки.

Те согласно кивают. Но без подобострастия, как подхалимы перед начальством. Типа подтверждают констатацию факта, независимыми свидетелями которого они стали.

Ну, просто образец неубиваемой логики: «бежать тебе нельзя, потому что я тебя купил»! Просто потому, что все знают, что раб должен оставаться рабом, пока его не выкупят. Если до кого-то не дошло, это иронизирую я.

— Забери себе один из моих ножей: я за его цену купил себя у тебя. А потом верни мои вещи, и я уйду. Мои вещи ты у меня не покупал, поэтому они мои. Все знают.

Ступор… Из-за того, что теперь кивают уже в ответ на мои слова.

И дело в том, что таковы заковыки местного обычного (от слова «обычай») права: раб — это только тело, а бывшее «при теле» в момент его покупки вещи принадлежат ему, а не хозяину раба. Даже шмотки, в которые нарядил раба прежний хозяин, уже не хозяйские, а «подаренные» хозяином. Я её, юриспруденцию гелонов, не изучал, поскольку знаний языка для такого не хватает. Просто при случае Оне эту ситуёвину разъяснила.

— Мне не нужен нож, — наконец, отмер «караванбаши». — Я за тебя отдал золотую монету. Когда вернёшь её и ещё одну — выкупишь себя. У тебя есть золотые монеты? Тогда ты мой раб до тех пор, пока не отдашь монеты.

Выкрутился, сука, если судить по подтверждающей реакции окружающих!

Значит, просто так уйти мне не дадут. Перестрелять дюжину охранников, конечно, не проблема, когда мне вернут оружие. Но стоит ли брать на душу грех, если до такого дойдёт?

— Возвращай вещи.