Когда я поднимался в номер, меня вдруг осенило, что я давно мог бы уже кое-что предпринять и что теперь уже поздно: я мог бы написать Картью, изложив все факты, описав Бэллерса, и предоставить ему самому защищаться или бежать, пока еще было время. Моему самоуважению был нанесен последний удар, и я бросился на кровать, испытывая отчаянное недовольство собой.
Не знаю, который был час, когда меня разбудил Бэллерс, вошедший ко мне в номер со свечой. Я сразу увидел, что перед этим он, вероятно, сильно напился, потому что был с ног до головы облеплен грязью, но теперь он казался совсем трезвым и, как легко было заметить, с трудом сдерживал волнение. Он весь дрожал, и несколько раз в течение нашего разговора по его щекам начинали катиться слезы.
– Простите меня, сэр, за такое несвоевременное посещение, – сказал он. – Я не оправдываюсь. Мне нет оправдания. Я сам виноват и наказан за это. Я пришел к вам просить у вас помощи, а не то, боюсь, я сойду с ума.
– Да что случилось? – спросил я.
– Меня ограбили, – сказал он. – Но я сам виноват и поделом наказан.
– Господи! – воскликнул я. – Да кто же мог вас ограбить в таком городке?
– Не знаю, – ответил он, – не знаю. Я лежал без чувств в канаве. Это – унизительное признание, сэр. Могу только сказать в свое оправдание, что вы сами по доброте душевной могли отчасти стать этому причиной. Я не привык к шипучим винам.
– А что у вас были за деньги? Может быть, их удастся проследить? – спросил я.
– Это были английские соверены. Я очень выгодно обменял на них в Нью-Йорке свои доллары, – ответил он и вдруг застонал: – О господи, как мне пришлось трудиться, чтобы скопить их!
– Да, золотые монеты проследить трудно. Это не банкноты, – сказал я. – Надо, конечно, обратиться в полицию, но надежды мало.
– Никакой, – сказал Бэллерс. – Вся моя надежда только на вас, мистер Додд. Я мог бы просить вас дать мне взаймы на крайне выгодных для вас условиях, но я предпочитаю воззвать к вашей человечности. Мы познакомились с вами при необычных обстоятельствах. Но теперь между нами установились отношения, которые почти можно назвать дружескими. Побуждаемый искренней симпатией, я рассказал вам о себе то, мистер Додд, чего никому не рассказывал, и мне кажется… я надеюсь… я почти уверен, что вы слушали меня с сочувствием. Вот почему я пришел к вам так непозволительно поздно. Поставьте себя на мое место: могу ли я спать, могу ли я даже подумать о сне, когда меня терзает такое отчаяние? Но ведь со мной рядом друг – так я посмел подумать о вас. И я бросился к вам, как утопающий хватается за соломинку. Право, я не преувеличиваю. Наоборот. У меня нет слов, чтобы полностью описать, что я чувствую. И подумайте, сэр, как легко вам вернуть мне надежду, а может быть, и рассудок. Небольшой заем, который будет возвращен вам с превеликой благодарностью. Пятисот долларов мне хватит с избытком.
– Он уставился на меня горящими глазами. – Хватит и четырехсот долларов. И, на худой конец, мистер Додд, я попробую обойтись двумястами.
– А потом вы расплатитесь со мной деньгами Картью? –
заметил я. – Весьма обязан. Теперь выслушайте меня. Я
готов отвезти вас в Ливерпуль, оплатить ваш проезд до
Сан-Франциско и вручить капитану пятьдесят долларов для передачи вам в Нью-Йорке.
Он слушал меня как завороженный. Выражение его лица было напряженным и хитрым. Я не сомневался, что он думает только о том, как бы меня обмануть.
– Но что я буду делать во Фриско? – спросил он. – Я
больше не юрист, я не знаю никакого ремесла. У меня нет сил выполнять черную работу. Я не могу просить милостыню… А ведь вы знаете, что я не один, что мне надо думать и о других.
– Я напишу Пинкертону, – ответил я. – Он, наверное,
сумеет подыскать вам какую-нибудь подходящую работу, а пока, в течение первых трех месяцев со дня вашего приезда, он будет каждый месяц первого и пятнадцатого числа выплачивать вам лично двадцать пять долларов.
– Мистер Додд, я не могу поверить, что вы не шутите, –
сказал он. – Неужели вы забыли, как обстоит дело? Ведь речь идет о здешних магнатах. Я слышал, как о них говорили сегодня в трактире. Одно их недвижимое имущество оценивается в несколько миллионов долларов. Их дом –
местная достопримечательность. А вы хотите подкупить меня какими-то жалкими сотнями!
– Я не хочу вас подкупить, мистер Бэллерс. Я оказываю вам одолжение, – ответил я. – Я не собираюсь способствовать вашим отвратительным намерениям, но тем не менее я вовсе не хочу, чтобы вы умерли от голода.
– Ну, так дайте мне сто долларов, и покончим с этим.
– Либо вы примете мое предложение, либо нам больше говорить не о чем, – сказал я.
– Берегитесь! – воскликнул он. – Вы делаете глупость.
Вы приобретаете врага без всякой для вас пользы… – Тут его тон снова изменился: – Семьдесят долларов… Только семьдесят, мистер Додд! Ну пожалейте меня, у вас же доброе сердце! Не отнимайте у меня последнюю надежду!
Вспомните, в каком положении я, подумайте о моей несчастной жене!
– Вам самому следовало бы подумать о ней раньше, –
ответил я. – Я сказал все и хочу спать.