Потерпевшие кораблекрушение

минут, если вы потребуете объяснений, вы поймете всю

важность этих предосторожностей и убедитесь, что, пренебреги вы хотя бы одной из них, какими бы нелепыми

они вам ни казались, вы могли бы оказаться повинны в

моей смерти или безумии.

Как ни уверен я, что вы свято исполните мою просьбу, сердце мое сжимается, а рука дрожит при одной только

мысли о возможности обратного. Подумайте: в этот час

я нахожусь далеко от дома, меня снедает черное отчая-

ние, которое невозможно даже вообразить, и в то же

время я знаю, что стоит вам точно выполнить все мои

инструкции и мои тревоги останутся позади, как будто я

читал о них в книге. Помогите мне, дорогой Лэньон, спа-

сите вашего друга

Г. Дж.

P.S. Я уже запечатал письмо, как вдруг мной овладел

новый страх. Возможно, что почта задержится и вы

получите это письмо только завтра утром. В таком

случае, дорогой Лэньон, выполните мое поручение в тече-

ние дня, когда вам будет удобнее, и снова ожидайте моего

посланца в полночь. Но возможно, будет уже поздно, и

если ночью к вам никто не явится, знайте, что вы уже

никогда больше не увидите Генри Джекила».

Прочитав это письмо, я исполнился уверенности, что мой коллега сошел с ума, но тем не менее счел себя обязанным исполнить его просьбу, так как у меня не было иных доказательств его безумия. Чем меньше я понимал, что означает вся эта абракадабра, тем меньше мог судить о ее важности, а оставить без внимания столь отчаянную мольбу значило бы взять на себя тяжкую ответственность.

Поэтому я тут же встал из-за стола, сел на извозчика и поехал прямо к дому Джекила. Дворецкий уже ждал меня: он тоже получил с вечерней почтой заказное письмо с инструкциями и тотчас послал за слесарем и за плотником.

Они явились, когда мы еще разговаривали, и мы все вместе направились в секционную покойного доктора Денмена, откуда (как вам, несомненно, известно) легче всего попасть в кабинет Джекила. Дверь оказалась на редкость крепкой, а замок чрезвычайно хитрым. Плотник заявил, что взломать дверь будет очень трудно и что ему придется сильно ее повредить, и слесарь тоже совсем было отчаялся. Однако он оказался искусным мастером, и через два часа замок все же поддался его усилиям. Шкаф, помеченный буквой «Е», не был заперт, я вынул ящик, приказал наложить в него соломы и обернуть его простыней, а затем поехал с ним к себе на Кавендиш-сквер.

Там я внимательно рассмотрел его содержимое. Порошки были завернуты очень аккуратно, но все же не так, как завернул бы настоящий аптекарь, из чего я заключил, что их изготовил сам Джекил. Когда же я развернул один пакетик, то увидел какую-то кристаллическую соль белого цвета. Флакончик, которым я занялся в следующую очередь, был наполнен до половины кроваво-красной жидкостью – она обладала резким душным запахом и, насколько я мог судить, имела в своем составе фосфор и какой-то эфир. Что еще входило в нее, сказать не могу. Тетрадь была самой обыкновенной тетрадью и не содержала почти никаких записей, кроме столбика дат. Они охватывали много лет, но я заметил, что они резко обрывались на числе более чем годовой давности. Иногда возле дат имелось какое-нибудь примечание, чаще всего одно слово. «Удвоено»

встречалось шесть или семь раз на несколько сот записей, а где-то в самом начале с тремя восклицательными знаками значилось «Полнейшая неудача!!!»