Потешный русский роман

Я смотрю на безобидный телефон и набираю номер Марин в Соединенных Штатах. Надеюсь, что не разбужу ее, это все, что мне остается, я ведь так и не запомнила, в какую сторону крутятся стрелки разницы во времени. Я могла бы связаться с ней по скайпу, прямо сейчас, если Марин в сети. Тогда бы я увидела, разозлилась она или нет, одна она дома или кто-то составляет ей компанию. Но у меня нет сил включать компьютер. Я попадаю на автоответчик. Услышав сигнал, говорю, что это я и что дело срочное. Мне хочется крикнуть Марин, это срочно, перезвони мне, я в отчаянии, но не делаю этого, потому что «вводной» это срочно вполне достаточно для того, чтобы такой человек, как Марин, забеспокоился о такой, как я.

Мне плевать на разницу во времени и настроение моей подруги. Мне все равно, занята она работой или молится. Марин часто ходит в церковь — не знаю в какую, в Америке полно молельных домов и сект. Мне все равно, даже если Марин сейчас лежит в объятиях мужчины, кем бы он ни был, все равно, даже если это наш вдохновенный общий друг. Я считаю, что Марин должна отвечать на мой звонок в любое время, как делают сиамские сестры, накрепко и навечно связанные друг с другом. Без Марин я быстро теряюсь во времени и пространстве. Без нее и без Жана. Если они долго отсутствуют, Восток и Запад смешиваются, совмещаются, как и множество вещей, находящихся между. Когда я звоню, Марин должна бросать все — в первую очередь своих серийных убийц вне зависимости от степени их опасности, во-вторых, своего Бога, как бы там Его ни звали, и, наконец, любимого мужчину, даже если речь идет об С., с тех самых пор, как С. стал нашим общим делом и нашим общим напрасным трудом.

Звонит телефон. Я игнорирую шнур, слушаю хрип контрабаса из аппарата и снимаю трубку, держа ее в том самом месте, где грозят оборваться провода. Если меня шибанет током, Марин придется лететь ко мне через океан. Эта мысль успокаивает. Я слышу голос подруги — спокойный, хорошо поставленный, у человека, которого вытащили из постели, оторвали от бумаг или молитвы, вырвали из объятий мужчины, голос звучит иначе. Я излагаю ей факты в хронологическом порядке, синтетически, как она любит. В противном случае, она просто не слушает. Затыкает уши и кричит «стоп!». Приходится начинать с начала, не разбрасываясь и по возможности группируя факты. Всем, кто не придерживается фактов в разговоре с Марин, приходится начинать с начала. Именно поэтому Марин никогда не встречается с родственниками жертв серийных убийц. Она предпочитает изучать дела, читать рапорты полицейских и отчеты патологоанатомов, анализировать фотографии и образцы с места преступления, рассматривает показательные совпадения и отделяет их от тех, что не важны, выявляет умелые подделки и имитации. Марин всегда отдает предпочтение науке перед общением с людьми, которые кричат и бьются головой о стену от горя. Марин говорит, что горе — понятная и оправданная человеческая эмоция, но она никак не помогает раскрывать дела. Не только не помогает, но и мешает. Путает следы. Марин утверждает, что любой человек, у которого случилась беда, способен сказать все, что угодно, оговорить мать, отца, Сатану и Александра Великого. Марин всегда отстраняется от страдания и именно так выходит на след там, где нормальный человек впадает в ступор, я, например, пришла бы в ужас от чудовищности и абсурдности преступления.

Я сообщаю Марин, что ко мне кто-то влез. Рылся в моих вещах, я в этом уверена, у меня есть свои метки, и теперь я все перетираю мягкой зеленой тряпкой.

— Вот что бывает с теми, кто заводит мимолетные романы, — роняет Марин.

— Что, прости?

Я повторяю «прости» — на тот случай, если вдруг все дело в ненадежности связи через океан.

— Ты все правильно поняла, — подтверждает Марин и спрашивает: — А что с замком?

— С каким замком?

— С дверным, конечно! Ты что, не проверила? Утверждаешь, что к тебе влезли, и не удосужилась проверить замок?! Бред какой-то!

— С замком наверняка все в порядке.

— Наверняка в порядке… Что значит «наверняка в порядке»? Если замок в порядке, значит, его открыли ключами, в противном случае, его либо взломали, либо вскрыли — тем или иным способом.

— Я понятия не имею, что и как произошло.

— Прекрасно.

Я жду продолжения этого ее прекрасно, но Марин молчит.

— Что прекрасно? — спрашиваю я.

— Давай на этом остановимся, Валентина. Ты наверняка кому-то давала ключи, или оставила их где-то, или потеряла, только и всего.

— Я никогда никому не даю свои ключи.

— Да они вечно валяются где попало.

— Думаю, я такая не одна.

— Неправильно думаешь. Кроме того, с ключей можно очень легко и быстро снять слепки. Возможно, это дело рук ревнивца.

— Какого ревнивца?

— Одного из тех мужчин, с которыми ты общаешься. Один твой любовник оказался ревнивей других, вот что я имею в виду.

— В каком смысле ревнивей?

— Ревнивей.

— Это смешно. Тебе прекрасно известно, что я завожу только короткие романы. Надолго никто не задерживается.