Потешный русский роман

— Видимо, среди кучи «короткоиграющих» мужиков нашелся некто, возомнивший себя чуточку менее проходной фигурой.

— Если и так, зачем этому человеку ключ от моей квартиры?

— Так он демонстрирует свою власть, превосходство. Он может входить к тебе, когда захочет.

— Зачем?

— Да низачем. Просто чтобы продемонстрировать тебе эту власть.

— Не понимаю.

— Именно поэтому с тобой такое и происходит.

— Да со мной такое впервые, Марин!

— Все когда-то случается впервые, старушка. Можешь описать мне профиль твоих последних, э-э-э, не знаю, как их называть, может, «сердечки транзитом», как тебе? Попытаюсь вычленить из общего списка тех, кто способен на нечто подобное.

— Профиль? Они же не подозреваемые, черт возьми!

— Мое дело предложить.

— И потом, не так уж их и много, ну, мужчин.

— Тем лучше. Если список короткий, я справлюсь быстрее.

— Марин…

— Да?

— Я допускаю, что причина в другом. Кого-то может интересовать то, чем я сейчас занимаюсь.

— С чего бы твоему любовнику интересоваться тем, что ты делаешь?

— Вот спасибо, добрая ты моя.

— Просто я реалистка, а ты нет.

— Надо же, я и не знала.

— В том-то и заключается разница между нами. Это объясняет, почему ты пишешь романы, а я работаю. И почему другие люди, в том числе твои любовники и весь остальной мир, работают, пока ты пишешь.

— Ты очень меня утешила.

— Я описываю суровую реальность, дорогая. Я питаю огромное уважение к пишущим людям, что бы мы делали без них в самолетах и на пляжах.

— Предупреждаю, Марин, я уже влезла на стул и готовлюсь сунуть голову в петлю.

— Пока одни пишут, другим приходится вкалывать, производить материальные блага и оказывать услуги первостепенной важности, например, вершить правосудие.

— Ну конечно, правосудие!

— Именно, я без колебаний причисляю правосудие к услугам первостепенной важности.

— Объясни, по какой причине, пока я не оттолкнула стул левой ногой.

— Если позволить преступникам бегать по улицам, даже такие лунатики, как ты, не смогут написать ни строчки.

— Как разумно устроена природа, Марин, и до чего же мудр Господь!

— И велик, дорогая. Волки режут овец, кошки ловят мышей, черви роют подземные ходы, проветривая почву, ночных бабочек больше, чем дневных, двуногие реалисты трудятся и оказывают услуги, а романтики пишут романы, что, тем не менее, не должно мешать им взглянуть на замок во входной двери и выяснить, не взломан ли он.

— Марин…

— Что?

— Я действительно не понимаю, кто мог…

— Над чем ты сейчас работаешь?

— Над русским романом.

— Снова!

— Снова.

— В нем что, будет две тысячи страниц?

— Марин, петля уже у меня на шее.

— У тебя в столе, случайно, не лежат папки с «горяченькими» конфиденциальными сведениями?

— Нет.

— Тогда забудь. Если к тебе действительно влезли, это был акт устрашения. Любовного устрашения.

— Но зачем?

— Чтобы передать послание.

— Не понимаю какое.

— Ничего удивительного! Ты много чего о многом понимаешь, даже о самых абсурдных вещах, но никогда ничего не смыслила ни в любви, ни в привязанности, ни в одержимости, ни в ревности. В этом суть твоего очарования.

— Не люблю, когда ты так со мной говоришь, Марин. Можно подумать, твоя собственная жизнь записана начисто на веленевой бумаге.

— Могу выразиться яснее, подруга, смени замок и посмотри, что будет.

— Знаешь, вокруг Ходорковского ведутся всяческие игры, и я подумала, что, если…

— Ты ведь сказала, что пишешь роман.

— Пишу.

— Значит, этот твой Ходорковский будет героем романа?

— Верно.

— Следовательно, играм конец.

— Не понимаю.

— Ч.Т.Д.[17], дорогая. Всем плевать. Могу тебя заверить, что миру плевать на судьбу реального Ходорковского, что уж говорить о литературном герое! Этот тип — идеальный козел отпущения для народа, который растерзал бы его на куски — если бы мог, и идеальная отмазка для Запада.

— Отмазка?

— Ну да, «дело Ходорковского» — отличный повод для вечной и бесконечной песни о правах человека и всей остальной чепухе. В данном случае можно защищать права предпринимателя. Ладно, хватит, тебе все это известно куда лучше, чем мне. Если ты действительно хочешь оказать честь Ходорковскому, помести его в роман и оставь там.

— Я слезаю со стула, Марин, боюсь, крюк не выдержит.

— На твоем месте, я бы изменила ему имя, этому твоему Ходорковскому. Подобрала бы что-нибудь более простое, музыкальное, не такое русское. Если собираешься сделать из человека героя, придай ему романтический облик. Реальность выглядит устрашающе.

— Почему всех вас так волнует проблема героя?

— Какой же роман без героя, дорогая? Еероический герой должен быть романтиком. Он рискует все потерять, но в конце концов берет верх над своими врагами, он красиво страдает, никогда не отчаивается, а любит так… как бы получше выразиться… романтично, да, вот именно, он герой романа, и у него романтическое чувство, которое захватывает и нас, читателей. Мне очень жаль, но твой продажный бизнесмен этому профилю не соответствует. Я бы на твоем месте…