Потом была победа

— Есть ускорить движение! — ответил Петр Михайлович генералу и облегченно закрыл глаза, услышав, как в трубке запел зуммер.

Подполковник вызвал капитана Пименова и приказал этапировать военнопленных на пункты сбора.

— Выпроводите сегодня же всех до одного, капитан, — сказал Барташов. — Получен приказ форсировать движение. Всех, кого можно, посылайте в конвой. На колонну по два человека. Не разбегутся.

Орехов и Смидович вели колонну пленных на пункт сбора. Полсотни немцев уныло шаркали по пыльному проселку, то и дело сбивая ряды. Пленный уже не солдат. Хоть и одет он в мундир, и напялена на голову пилотка, и приторочен к боку котелок. Но сломана та пружинка, которая делает человека солдатом. И шаг строевой ему не хочется держать, и равнять ряды он не желает. Наравнялся до чертиков, навоевался до своей погибели. Топает сейчас и сам еще не разберет, жив он или мертв. На душе не то что кошки, тигры лютые скребут когтищами, и страх полощется знобким водоворотом. Говорят, русские всех пленных увозят в Сибирь, где птицы на лету замерзают, где медведи крушат живых людей. Говорят, нет из Сибири человеку другого пути, как на тот свет. «Гот мит унс» — ошиблось начальство, вычеканив на пряжках богобоязненную надпись. Не с нами бог, а мы с богом да еще с двумя русскими автоматчиками, которые гонят нас неизвестно куда…

Когда до пункта сбора военнопленных осталось километров десять, колонну нагнал старшина Маслов и передал приказ изменить маршрут.

— Пункт сбора передислоцировался. Колонну ведите в Карповку.

Маслов был верхом. Рыжая лошадь с породистой горбоносой мордой танцевала под седоком. Седло скрипело кожей, побрякивали удила. Старшина, обогнав колонну, нарочно поставил коня поперек дороги в таком месте, где с обеих сторон темнели лужи. Передние немцы растерянно затоптались, затем полезли в лужи. Шлепали по воде, спотыкались в скользкой канаве, падали.

Маслов свесился с седла, показывал Орехову новый маршрут следования.

— Селидовичи, Уланово… потом на Бочуры, — палец старшины тыкался в новенькую карту. — Дальше Репьево и Карповка.

— Так это же километров пятьдесят, — расстроился Орехов. — Два дня ходу.

— Не меньше, — подтвердил Маслов и сунул карту в планшет. — Потом еще полк догонять. Штаб тоже передислоцировался… Так что, старший сержант, поторапливайся!

Орехов сердито взглянул на Маслова. Хорошо ему говорить. Морда гладкая, верхом на жеребце раскатывает. Ссадить бы этого бывшего парикмахера и заставить пехом с пленными тащиться. Подрастряс бы жирок. И откуда только на фронте такие ловкачи выискиваются? Сумел вот подмазаться к майору Андреясяну и теперь как у бога за пазухой. Если бой, он километров за пять в тылу околачивается, а стрельба утихнет, толчется перед глазами начальства, как грач на поле…

— Чего дорогу загородил? — недовольно сказал Орехов. — Расселся на коне, а из-за тебя люди в грязь лезут…

— Это что же за люди? — вскинулся старшина и ткнул пальцем в пленных. — Они, что ли?

Он захохотал. Шевельнулись подбритые усики.

— Съезжай с дороги! — крикнул Орехов.

— Ты что же, сержант, — недобро усмехнувшись, сказал старшина Маслов, — фашистов за людей считаешь? Да я их сейчас десяток конем стопчу и глазом не моргну!

— Ты на них не с конем, ты с винтовкой бросайся. — Орехов ухватил за узду коня старшины и отвел на обочину. — Не знал, что ты такой на немцев злой, Маслов… Бой будет, походатайствую, чтобы тебя на передок отпустили. Кипит же в тебе ярость благородная, через край переливается.

Маслов, учуяв усмешку в голосе Орехова, поутих. Нет, с разведчиками лучше не связываться. Сколько раз он на этом обжигался!

Пленные тревожно глядели, вслушивались, стараясь понять, о чем говорят двое русских.

— Ты не миндальничай с ними, Орехов, — говорил Маслов. — Фашисты и есть фашисты. Отведите их за лесок и врежьте наугад пару очередей. Сразу разбегутся… Фрицы нынче не считанные. Сами в деревне у какой-нибудь молодицы отоспитесь и приходите в полк. Расписки, что фашистов сдали, никто не спросит. Теперь эта зеленая блевотина навалом.

Николай ощущал, как вскипает у него злость от подленьких советов старшины. Вот же гнида собачья! Он взглянул в лицо Маслова с такой откровенной ненавистью, что тот крутнул коня и заторопился.

Орехов сообщил Смидовичу об изменении маршрута.

— С такой волынкой мы до полка за неделю не доберемся. — Игнат плюнул на землю и зло оглядел сбившихся немцев. — Навязались, паразиты, на нашу шею. Мало, что воюем с ними, так теперь еще таскайся без толку… Может, пустим их своим ходом? Пусть добираются.

— Нет, — ответил Орехов. Пленных было положено охранять, довести и сдать на пункт сбора. «И расписочку я тебе, гаду, принесу», — подумал Николай, вспомнив разговор с Масловым.

Пленные шли вялой колонной, которой некуда спешить. Они не понимали, почему их повернули обратно и на перекрестке направили через болото по расхлестанной гати. По скользким бревнам, которые крутились под ногами и брызгали в лицо вонючей жижей.

Смидович шел впереди колонны, а Орехов шагал то позади, то сбоку, приглядываясь к пленным.