— Я ведра воды не могу принести, — уставив на Николая обиженные глаза, сказал Тихон. — Криком кричу, без памяти по полу катаюсь, а ты на меня мешок навалил.
Тишка размахивал костлявыми ручищами, горячился, и в голосе его было торжество.
— Безвинного человека хочешь за решетку посадить!.. Не-е, власть разберется, что к чему. Я тебя за клевету притяну к ответу!
Когда Тихон ушел из конторы, дядя Петя с грохотом опрокинул костяшки на счетах и крутнул головой.
— Ловко, чертяка, воду мутит… Бумаженцией загородился. Ты не верь, лейтенант.
— Бумага насчет болезни — это считается доказательство, — сказал Мурашко. — С такой болезнью мешок не унесешь. У меня свояк грыжей пятый год мучается. Ни поднять, ни поднести не может… Здесь, пожалуй, концы не слепить, веревочек не хватает. Надо с другой стороны попробовать. С кем у вас Катуков водится?
Дядя Петя отодвинул в сторону бумагу и принялся рассказывать о знакомых Тихона. Лейтенант, уцепив в пальцах карандаш, старательно записывал.
— Тишка, хошь знать, здесь блоха малая, — добавил дядя Петя. — Ума у него недостаток. До своего он, конечно, допрыгается, дурень. Только копнуть тут надо глубже. По вершкам вы целите, по реденьким макушечкам.
— Кого ж, по-вашему, трясти? — взглянул на бухгалтера лейтенант.
— Не знаю, — ответил дядя Петя. — По отчетности полный ажур. Я каждую цифирку со всех боков общупал, каждый килограммчик на счетах пять раз пересчитал. Баланс сходится… На токах зерно крадут, на подвозке.
— Ладно, пощупаем и там, — сказал лейтенант и снова вытер платком вспотевшую голову. — Я ведь тоже хочу, чтобы у меня баланс сошелся…
Орехов, расстроенный, возвращался на стан. Зря потерял время с милиционером. Доказательства ему подавай, бумажки с печатью. Интересно получается: своими глазами видел, синяк еще не прошел, гимнастерка заштопана, а выходит, все зря. Правду сказал — не поверили, а Тишка-ворюга справочкой закрылся — и его теперь не прошибешь. И свидетелей выставил — ночевал дома. В милиции лейтенант, видать, не одни штаны просидел, а в людях не разбирается… Конечно, хорошо, что он мужик дотошный и на слово не верит. Не поверил Орехову, значит, не поверил и Тишке, разбираться будет. А Тишка, сукин сын, глазом не поведет, когда брешет… Может, не стоит «встревать» в дело с пшеницей?..
Тишка пришел к Анне Егоровне. Уселся в угол, подоткнул кулаком подбородок.
— Выручи, тетка, — попросил он. — Выдай бутылочку — душу утешить.
— Я вот тебя ухватом утешу, — огрызнулась Буколиха, ворочая чугунки в печке. — Мой сын воюет, а ты только водку хлещешь, статуй окаянный…
— Горе у меня, понимаешь… Горе.
— Горе… Бутылки не хватает… Катись в Калиновку к жениному свояку, он приветит… Гляди, Тишка, попадешь ты в беду с Артемкой-хромоногим. Не выучила того тюрьма. Пять годов отсидел, а возвернулся — и опять по темным делам крутить. Он ведь, налим, вывернется, а тебя, недоумка, подставит…
— Еще поглядим, кто кого подставит, — взъерошился Тишка. — Я, может, Артемия в десять раз хитрее. Я, может, только с виду такой…
— Завел ерунду лить, — усмехнулась Буколиха. — Будто уж я не знаю, какой ты есть… Окрутит тебя хромоногий, как слепого котенка.
— Ну его к бесу, Артемия. Обидел он меня, — зло сказал Тихон. — С того и выпить хочу.
— Это чем же он тебя обидел? — насторожилась Анна Егоровна.
Тишка пространно и путано стал высказывать обиду на Варвариного свояка, который не ценит его, не понимает.
— Во как, — посочувствовала Буколиха. — Первый дружок тебе был, а тут, выходит, насмеялся…
— Он у меня еще попомнит, — Тихон ощерился и стукнул кулаком по скамье. — Не нужен я ему стал теперь. Вчера именины справлял, ни меня, ни Варвару не пригласил… Как дело творить, так Тихон — туда, Тихон — сюда, а гулянку затеял — Тихон носом не вышел, Физиономия моя ему атмосферу портит. Других под ручки в дом ведет, а меня, свояка кровного, как шелудивую собаку, за пять верст обошел. Обязан он был меня в гости позвать.
— Это почему же? — спросила Анна Егоровна, еще больше насторожившись.
— Обязан — и все, — Тишка свернул цигарку и начал высекать кресалом огонь. — Ты думаешь, у меня голова соломой набита. А мы с Артемием такие дела проворачиваем, что тебе и не снились… Я для него жизни не жалею, а он на гулянку не пригласил. По всей правде разобраться, так мне у него в переднем углу надо сидеть…
Тут Тишка округлил глаза, раз за разом затянулся цигаркой и прохаркнулся. Видно, сообразил, что разговорился не в меру. Анна Егоровна осторожными вопросами пыталась выудить суть дела. Но Тихон насмешливо покачал пальцем.
— Мякину рассыпаешь, тетечка… Не клюну, воробей я стреляный. Варьке лишнего не скажу, а уж другим и подавно не услышать. Доставай бутылку, некогда мне.
— Так тебе и припасла.
— Не даром прошу, не Христа ради, — кашлянув, сказал Тихон. — Цену хорошую дам.
Он подошел к печке. Прислонился плечом к синему размалеванному петуху.
— Пшеничкой небось опять платить будешь? — спросила Буколиха, разглядывая племянника так, словно видела впервые.