Потом была победа

— Панышева убило! — рассвирепел майор. — Лучшего сапера! Три года воевал… — Он выругался и подумал: «Хорошо, что немцы не накрыли паром». Панышева жаль, жаль было каждого из убитых саперов, но разбитые понтоны майор сейчас жалел больше. Если не наведут переправы, тем, кто переберется через реку, не уцелеть. Немцы сбросят их в воду. Погибнет впятеро больше, чем весь саперный батальон.

— Навались, ребята! — майор раздвинул кусты, шагнул в холодную воду и уцепился за тонкий трос. — Навались!

В воздухе выло, стонало, ухало, трещало. Огонь, осколки, пули, черные клубы дыма, земля, кусты ивняка, вывороченные с корнями, — все смешалось в едкий удушливый ком.

На наблюдательном пункте раздался мышиный писк зуммера. Связист торопливо передал трубку подполковнику. Звонил генерал.

— Медленно двигаетесь, — в трубке послышался недовольный голос командира дивизии. — Топчетесь на одном месте.

— Операция идет по плану, — ответил Барташов и посмотрел на часы. — Сиверцев подходит к берегу… Плотный огонь, роты несут большие потери…

— Знаю, — властно перебил генерал и, помолчав, добавил: — Думаешь, ты один только видишь?.. Сейчас артиллерия прибавит огоньку. Как переправа?

— Нет. Ориентиры пристреляны. Саперы доносят, что много понтонов разбито. Выводят на реку паром. Боятся, что его накроют…

— Что вы заладили одно: «Разбито! Накроют!» — раздраженно заговорил генерал. — Должна быть переправа, без нее нам зарез, Барташов… Скажи саперам, а я им сейчас из резерва кое-что подкину… Обеспечь переправу, Петр Михайлович! Прошу тебя… Пушки надо через реку гнать. Голенькая ведь пехота… Пособи, подполковник!

Голос генерала вдруг просительно дрогнул и растерял начальственные нотки. Петр Михайлович ответил: «Есть!», и поиграл желваками на скулах. Если бы генерал кричал и приказывал, Барташов, наверное, ответил бы, что у саперов есть свое начальство, пусть оно и отвечает за переправу. Подполковнику хватит своих забот. Его тоже немчура лупит почем зря.

Барташов заглянул в стереотрубу. Роты Сиверцева достигли берега и теперь, укрытые крутизной, поднимались наверх к траншее.

Саперный майор был похож на водяного. Мокрый, облепленный илом, с клочьями осоки, которая торчала даже под погонами, со всклокоченными слипшимися волосами и черным лицом, сидел он в грязной воронке и курил трубку.

— Вытянули паром, — ответил он Барташову. — Вытянули, будь он проклят… Пристань готова, подходы есть…

Пускать паром через реку майор не решался. Если накроют, понтонов у него в запасе нет. Надо будет делать плоты. Раньше темноты переправу не наведешь.

— В стенку головой не буду стучаться, — сказал майор и пососал трубку. Голос у него был усталый, глухой. Губы пересохли.

— Люди уже на том берегу. Батальонам нужно противотанковое прикрытие. ИПТАП в кустиках переправу ждет. Давай паром, майор!

В трубке саперного командира густо сипело. При каждой затяжке у него глубоко втягивались щеки. На просьбу Барташова он не ответил. Вздрагивающим пальцем прижал пепел в трубке и затянулся.

— Почему задерживаете наводку парома? — тихо спросил Барташов, чувствуя, как накатывается изнутри дикий гнев на этого обессилевшего человека, похожего на заморенную лошадь.

В это время ухнули раз за разом разрывы. Подполковник и майор упали в воронку нос к носу. Неподалеку раздался пронзительный крик: кого-то смертельно ранило.

— Вот почему. Вот по этому самому… Шпарят, сволочи, продыху нет. — Майор горестно матюгнулся. — Последние понтоны угробим, что тогда? Понтонов больше в дивизии нет. Я и так все старье пять раз залатал про запас…

В глазах майора была тревога. Зажав в рукаве трубку, он кричал в лицо Барташову, что он не бог, что без головы не навоюешь, что он отвечает за саперов. Лучше переждать до темноты и навести эту паршивую переправу, чем ее не будет еще сутки. Все, что он говорил, было правдой, было разумно и справедливо.

Петр Михайлович сумел сдержаться. Поднялся в воронке, отряхнул с плащ-палатки землю и сказал саперному майору, что люди уже на той стороне. Если ждать вечера, немцы их сковырнут в реку и переправа никому не понадобится.

— Понимаете меня? — он заглянул в глаза майору и добавил тихо: — На вас вся надежда!

Майор заковыристо выругался. Сунул в карман гимнастерки трубку, повернулся к кустам и крикнул, вытаращив глаза:

— Поднимайся! Лейтенанта Красильникова ко мне!

Из кустов побежали к берегу мокрые саперы. Падали, виляли между столбами взрывов. Спешили к реке, чтобы под жестоким огнем наводить переправу.

Барташов возвратился на командный пункт. Ему доложили, что через реку пошел второй батальон. Полковые артиллеристы поставили на плоты шесть сорокапяток. Четыре немцы потопили, а две удалось переправить. В стереотрубу было видно, как копошились огневые расчеты, выкатывая на крутизну уцелевшие пушки.

Две сорокопятки да десяток противотанковых ружей на весь плацдарм — это детские игрушки, а не прикрытие от танков.