Потом была победа

Четыре танка метили в центр. Туда, где был стык батальонов, где, прикрывая этот стык, залегли шестеро разведчиков.

Может, удастся подорвать гранатами один танк, два, только остальные все равно пройдут, разрежут надвое плацдарм и выскочат к флангам.

Заградительный огонь становился гуще. Дымными кострами запылали два танка. Где-то неподалеку оглушительно захлопала сорокапятка, но танки полыхнули кучным огнем, и сорокапятка замолчала…

В траншею спрыгнул солдат с длинным ружьем и тяжелой брезентовой сумкой на поясе.

— Привет, разведка! — низким голосом сказал он. — В компанию примете?.. Второго номера у меня накрыло. Подсобить надо.

Он высморкался, приставив к большому носу грязный палец. Звук был такой, будто просвистела пулеметная очередь.

— Тише, немцев испугаешь, — усмехнулся Харитошкин. — Юра, поможешь человеку.

Увидев, что большеносый неодобрительно поглядел на Попелышко, сержант добавил:

— Ничего, сладит… Он у нас бойкий. Танк вот только в первый раз видит и оробел чуток.

— Первый раз всем страшно, — согласился бронебойщик. — Потом обвыкаешь, так ничего. Я вот когда мальчонкой на медведя пошел, тоже едва в штаны не наклал, а потом уж не пугался… Танк, конечно, медведя посерьезней, но и у него слабинка есть. Слеповат он на глаза. Ты, сержант, патронов не жалей. Шпарь по щелям. Они этого не любят.

Бронебойщик говорил, а сам тем временем деловито устраивался с длинным, похожим на кочергу ружьем. Бронебойная однозарядка была пудового весу, но большеносый вертел ее в руках как соломинку.

Позицию он выбрал метрах в трех от блиндажа, где не были обрушены стенки траншеи. Деловито подкопал бруствер и расставил в углублении лапчатые сошки. Железный надульник квадратной блямбой нацелился в сторону приближающихся танков.

Юрку он усадил под стенкой и дал ему противотанковую гранату.

— Главное, не гоношись зря, малый, не дрейфь, — строго сказал он. — В такой траншее нас танк не достанет. Добрую траншею фрицы сварганили… Давно воюешь?

Юрка ответил, что шестой месяц.

— Ну, а я третий год, — усмехнулся бронебойщик. — Седых моя фамилия. Иван Седых, с Тобола. Зареченский район, село Ворзога. На всякий случай запомни.

Потом он спросил у Юрки фамилию и удивился, что тот из Москвы.

— Какого же лешего тебя в пехоту занесло? Москвичи в артиллерии служат да еще летчиками. В пехоте больше всего мы, деревенские… Ты зря гранату не трать, последняя она. Подпускай ближе и под гусеницу кидай. На одной ноге эта «пантера» не убежит.

Седых деловито сплюнул, двинул короткую рукоять затвора. Загнал в ствол пузатый патрон.

— Хороша пушка, — сказал он, — только шибко в плечо бьет. Аж кости хрустят.

Он приложился щекой к планке, обтянутой дерматином, и поправил затыльник.

— Ты, гляди, автоматом танк не трогай, — сказал Седых так, словно Юрка из автомата мог расстрелять приближающийся танк и лишить бронебойщика законной добычи. — Ты по фрицам шпарь, отжимай их от танка и меня прикрывай. Ну, а в случае чего…

Он не договорил, примерился глазом к прицелу, пошире расставил ноги и опять сказал, что ружье сильно отдает при выстреле.

— Меня прижучат, тебе тоже конец, паря, — сказал бронебойщик, разглядывая танки. — Прут как, едрена вошь… Ты гляди, паря, не запамятуй, Седых моя фамилия… Иван Седых… Зареченский район.

Танки были близко. Оставив еще одну горящую машину, «пантеры» миновали полосу заградительного огня и стремительно шли к траншее, охватывая ее грохочущим веером. Виляли, обходили воронки, переваливались на выбоинах. Юрке хорошо было видно, как качаются приземистые башни и длинные стволы пушек с пузатыми надульниками шевелятся на фоне светлого неба. Из пушек вырывались желтые пряди. Бруствер густо пылился от пулеметных очередей. Взрывы вспыхивали где-то позади, за траншеей.

Выстрелы не пугали Юрку. Он боялся, что танк раздавит его. Расплющит стальными гусеницами. Сомнет, перемелет кости и оставит не трупом — бесформенной лепешкой. Однажды он видел немца, раздавленного танком. Голова не попала под гусеницу, а остальное было раскатано по земле. Кожаный поясной ремень тоже был разглажен. Целая, не тронутая смертью голова высилась над этими разутюженными останками человека.

Заградительный огонь не остановил танки. Что же могут сделать люди, притихшие в траншее с автоматами и винтовками? Что может сделать танкам бронебойщик Седых со своим нелепым ружьем, похожим на старинную пищаль? Что может сделать Юрка Попелышко с единственной противотанковой гранатой?

Харитошкин примерился и стал стрелять по ближнему танку, который, словно учуяв людей, катил прямо на участок траншеи, занятый разведчиками.

Лязг гусениц и шум моторов давил, оглушал…

Седых размеренно бил по танкам. После каждого выстрела длинное ружье судорожно вздрагивало, тяжело откидывая бронебойщика. Тот морщился, перезаряжал и снова приникал к прицелу.

Ружье не брало лобовую броню. Седых видел, как короткими фиолетовыми огоньками чиркают по ней пули. Если бы танк повернулся боком. Хоть на минуточку… Только теперь уже не повернется. Теперь у него ход напрямую.

И все-таки Седых бил и бил из своего массивного «дегтяря».