Потом и кровью

– Все бунты против султана и беев турки называют «джелали», – с удовольствием попивая заверенный по-турецки кофе, рассказывал Аристарх Беотий, купец из Орши, оказавшийся в Оберпалене по пути в Нарву. Русский и православный, он выглядел вполне по-европейски: узкие штаны, туфли, светло-серый камзол с буфами и небольшим воротником-гофрой. Густые волосы купца были аккуратно подстрижены, а вот окладистая борода падала прямо на грудь. Впрочем, король Швеции Юхан тоже обладал изрядною бородищей – куда там Ивану Грозному, с его козлиной реденькой бороденкою. Вот у Юхана борода так борода – длинная, широкая, лопатой!

– Джелаль – так звали одного проповедника, что возглавил мятеж еще при прежнем султане, – поставив опустевшую чашку на столик, продолжал купец. – Еще говорят, что джелалями называет себя воинственное племя курдов, их всегда поддерживает персидский шах, ибо турки почитают Сунну, персы же и все прочие – нет. Турки для них – еретики похуже лютеран!

– Надо же! – изумился Анри. – А я думал, магометане и магометане, все на одну масть.

Король улыбнулся:

– Так и мы, христиане, им одинаковыми кажемся. Однако враг моего врага – мой друг. Надо будет как-то помочь бунтовщикам… чтоб охотнее бунтовали!

– Деньгами?

– Не обязательно. Можно оружием, советниками, наемниками, наконец! Уважаемый Аристарх, верно, подскажет, как все это доставить?

– Через Валахию можно, – задумчиво покивал торговец. – А там дальше – морем. В Константинополь не заходя.

Следующий посетитель обликом напоминал черта. Смуглый, худой, суетливый, с черными кудрями и черными же блестящими, словно маслины, глазами. Звали его Генрих Эстерланд, и был он родом из Штирии. Третий сын местного барона, он не получил никакого наследства и подался в наемники. Вначале подвизался в Милане, у герцога Сфорца, потом служил в Дубровнике, в городской страже, затем перебрался в Любек, а уж оттуда – в Данию. Так и в Ливонию попал, в погоне за деньгами и славой. Кондотьер опытнейший, что и говорить, да и жизнь побросала на славу.

– Дубровник-град да, подчиняется туркам. Однако в городские дела они не лезут, церквей на закрывают, вообще никак не вмешиваются. Им только налоги плати да в случае войны кораблей да людей дай.

– И что, в Дубровнике все вот прямо так и довольны, что под турками ходят?

– Честно сказать, кто как, государь! Кто с Левантом торгует – те да, довольны, турки их торговлишку поддерживают. А кто с венецианцами либо с Испанией – убытки терпят большие. Да и вообще, у самих-то османов плоховато стало сейчас. Сильны-то они сильны, да однако богатство прежнее уходит, словно сквозь пальцы песок. Золото теперь что – пыль! Галеоны испанские из Америк золото исправно везут, как и серебро… вот цены-то и взлетели – добрались сие и до Турции.

– Значит, есть в Дубровнике люди, что не могли бы против турок пойти?

– Да есть. И в Румелии, и в Сербии, и в Болгарии такие найдутся – называют их там «гайдуки».

– Слышал, Анри? Их тоже поддержим.

Онисим Курдеев, беглый крестьянин из-под Курска, в Ливонии прижился давно, лет пятнадцать уже, с самого начала заварухи. Еще в родных местах попал в татарский полон, был угнан в Крым, а там повезло – бежал с тремя отчаянными бедолагами. Угнали фелюку, добрались до запорожских казаков…

– Вот! – поднял палец Магнус. – Казаки! Им обязательно поддержку оказать, обязательно.

Анри Труайя и вошедший недавно в приемную Михутря недоуменно переглянулись.

– Так это, государь, казаки-то днепровские ныне под Польшей ходят. Как мы им помощь окажем? И, самое главное, зачем? Поляки ведь нам не друзья…

– Ничего, – усмехнулся Магнус. – Еще посмотрим, как карта ляжет! А ты, Онисим, про крымских татар что ведаешь?

– Так, ваше величество, много чего ведаю, – Онисим почесал аккуратно выбритый подбородок и поправил парадную шпагу. Чтоб всем был виден украшенный золотой проволокой эфес, чтоб знали – не голодранец какой-нибудь!

– Они, татары крымские, не пашут, не сеют – разбоем да работорговлей живут. Потому как земля их не родит, кругом степи безводные. На Русь-матушку нападают, на Польшу, на Литву. Сколько людей в полон угнали! Особо ценят молодых белокожих девок.

Все присутствующие скорбно покивали. Кроме короля – Арцыбашева. В те времена у девок-то вообще никакой жизни не было, и не только в татарском полоне. Сколько было лет «старушке-матери» Джульетты? Двадцать восемь! По меркам двадцать первого века, еще совсем безмозглый подросток, а тут? Самой Джульетте – четырнадцать, тринадцать? Во сколько лет матушка ее родила? Во сколько замуж вышла? Лет в тринадцать. И рожала потом каждый год, света белого не видела. И никто вокруг руками не размахивал, не скакал: ах, она же ребенок, она же ребенок! Вступает девушка в детородный возраст, может понести – вперед, замуж! И – рожать, рожать, рожать.

– Думаю, чаще на татар нападать надобно, а не засеки строить, – между тем продолжал Онисим. – Они все разбоем живут, нет средь них никаких мирных. Значит, и разорить, уничтожить надобно всех – только тогда набегов не будет.

– А если сильный гарнизон, крепости?