Потом наступит тишина

— Они добивали раненых саперными топорами.

Подпоручник опустил голову. Настроение, с которым он шел в батальон, быстро улетучилось. Его вновь охватило полное равнодушие, он чувствовал себя так, словно все еще скрывает свою настоящую фамилию.

«Никогда мне уже не избавиться от этого», — подумал он.

— Так, значит, когда ты пришел в дивизию, то понял, что не имеет смысла рядиться в чужую шкуру.

— Так точно, товарищ майор. Хочу только добавить, что я делал это не от страха, ведь я подвергаю себя риску уже несколько месяцев. Просто я понял, что иначе нельзя: то перестало быть важным.

— «То перестало быть важным», — повторил майор. — Так чего же ты ждешь от меня?

— Не знаю, — искренне ответил Олевич. — Я пришел, потому что не мог поступить иначе. — Он пожал плечами. — Не хочу быть странствующим рыцарем. Я взял чужую фамилию, чтобы попасть на фронт. Теперь я здесь. Товарищ майор может сделать со мной все, что хочет.

— Словом, ты решил поставить Свентовца в затруднительное положение? Долго же ты решался на это.

Олевич внимательно посмотрел на Свентовца:

— Можно это и так назвать, товарищ майор. Я понял, — добавил он тише, — что иначе нельзя. Я должен понести наказание, не знаю за что, но должен. Какое-нибудь.

— Чепуха, — сказал Свентовец, прислушиваясь к трескотне пулеметов, которая все приближалась. — Чепуха, — повторил он. — В Черемниках было время, сейчас у меня его нет. Сами понимаете, что не я буду разбираться с вами. Могу только высказать свое мнение, — помягче добавил он. — Но не сейчас, потому что сейчас, даже если бы пришло сто Олевичей, никто ими заниматься не стал бы. Доложу командиру полка позже.

— А пока что, товарищ майор, — сказал Олевич, — прошу направить меня на передовую.

Свентовец задумался. Брать ответственность? Он задал этот вопрос и разозлился. Почувствовал себя смешным.

— Конечно, я тебя пошлю туда! — сказал он со злостью. — А ты что думал — посажу тебя в укрытие и солдата приставлю? Пойдешь, дружочек, на передовую. Там у тебя все из головы выветрится.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Возьмешь взвод у Кольского, если он согласится. Потом тебя, может, посадят, а может, помилуют и погладят по головке. Этого я не знаю. Скажу прямо: покрывать не буду, но свое слово замолвлю, если проявишь себя хорошо. Сейчас мне крайне нужны командиры взводов, но, как закончится эта каша, отправлю тебя куда следует.

— Слушаюсь, — сказал во второй раз Олевич.

Свентовцу вдруг стало жаль этого парня; почувствовал, что тон беседы с ним выбрал слишком резкий. Надо бы что-то добавить, как-то смягчить. Но ничего не приходило в голову. Он встал с лавки и связался с Кольским. Ждал довольно долго, пока тот взял трубку.

— Кольский, — сказал он, — направляю к тебе командира взвода.

— Спасибо. Тоже неплохо, но я предпочел бы огневую поддержку.

— Поддержки не будет. А офицер этот Олевич.

— Тот самый?

— Да, тот самый. Я его направляю к тебе нелегально. Понял?

Минутное молчание.

— А мне сейчас все равно, — услышал майор в трубке. — Мне позарез нужны люди.

Свентовец еще минуту держал трубку в руках, потом усмехнулся и положил ее на рычаг.

— Ну, — сказал он, — дуй в свою роту. Ты завтракал?

— Нет, товарищ майор.

— Ну, иди. Хенцель тебе подскажет, где разыскать Кольского.

7

Минутная передышка. Она в самом деле длится минуту, когда командир батальона думает, что все возможное уже сделано. Надо ждать результата, а потом, возможно, вновь предпринимать все сначала… В этот момент лучше не думать, не помнить, не анализировать принятых решений и не задавать себе ненужных вопросов. Новички, неопытные офицеры, присланные из штабов в строевые части, не понимают простых истин, для многих из них война — это игра по карте, где все обосновано, имеет свой порядок и смысл. Потом они отказываются от этого, постигнув настоящее положение вещей: во время боя принимают решения, о результатах говорят потом.

Майор Свентовец — не новичок, и все же… «Я действовал но уставу и одновременно в противоречие ему. Батальон отразил пять атак, от него, если следовать здравому смыслу, должны были остаться только рожки да ножки, а немцы уже давно должны были быть в Бретвельде. А ведь батальон существует, зарылся в землю и ведет бой без артиллерийской поддержки, надежных укреплений, под непрерывным огнем противника… На карте, следуя логике, меня уже давно не должно быть, а тем не менее… Два взвода из роты Реклевича немцы выбили из окопов, прижали к домам, был настоящий ад, каша, конец света, а рота, однако, контратаковала, вернулась на свои позиции…

Почему так произошло? Потому что я поддержал их огнем из минометов и противотанковых ружей? Ерунда: это сейчас значат ровно столько же, сколько стрельба из детского пугача…