Потом наступит тишина

Значит, они будут атаковать Редлиц. С рассвета торчали на этом поле, отупели и оглохли, впереди только серый цвет, только серый — серые фигуры немецких солдат, танки и бронетранспортеры, длинные стволы противотанковых ружей, неожиданно высовывавшиеся с позиций. В горле пересохло, болели мышцы, губы спеклись и затвердели. Они с трудом отличали контуры деревьев от контуров домов. Все время считали гранаты и патроны. Ни о чем не спрашивали, ничего не хотели знать, смотрели не отрываясь на поле, где стоял подбитый танк. Очень, очень близко подошел к ним этот танк, они видели, как он загорелся и взорвался, как метким выстрелом был убит танкист, которому удалось выпрыгнуть.

Ждали. Сосредоточенно, напряженно. Если бы им велели закрыть глаза, они тут же провалились бы в темноту, но они не сомкнут глаз, они видят все вокруг, умудрены опытом, опасны для врага, готовы к бою…

— Внимание, передай по цепочке…

— Послушай, Фуран, — глухо шептал Кольский, — это адская работа, но по-другому нельзя. Внезапность — единственный шанс. Нужно, чтобы ты очутился в Редлице раньше, чем тебя сомнут. Помогу, чем могу…

Отозвались батальонные 82-мм минометы. Тут же на передний край поляков обрушились немецкие снаряды, из Редлица застрочил пулемет. Надо уничтожить пулемет. Двое парней из минометного расчета уже не вернутся, но пулемет замолчит. Они видят столб дыма, весь фольварк окружен дымом, словно щитом.

— Ну, Фуран, поднимай взвод, поднимай, черт возьми!

Серое пространство между ними и Редлицем видно теперь как на ладони. Постройки Редлица, а справа — одиноко стоящее дерево. Олевич смотрел на дерево. Заметил, что оно зеленое. «Вот он наконец, фронт, где ты так хотел быть! Вот «твой» батальон, а перед тобой — извечный враг. Почему ты не поднимаешься? Почему не ведешь за собой взвод? Не можешь?»

— Внимание, по цепочке передай…

«Не поднимет, — думал Кольский, — не поднимет. Сам пойду, черт побери!»

Но Фуран поднял. Неожиданно появилась над землей его стройная фигура, перетянутая ремнем. Без фуражки, с пистолетом в руке.

— За мной!

— Вперед!.. — заорал молодой Граль, срываясь с места.

Они бежали, забыв, как минутой раньше вжимались, врастали в землю. Сейчас в них уже не осталось ничего того, прежнего. Противник видел скачущие по траве фигурки в зеленом, упорно рвущиеся вперед. Не фигурки — автоматы, поглощающие пространство. Ошалело строчили пулеметы, прошивая свинцом человеческие тела, пробивая мышцы и ломая кости. Все увидели, как упал Фуран, рассеченный пополам автоматной очередью, и тут же забыли о нем… Только Маченга успел подумать: «Фуран погиб!»

Командование принял на себя Олевич.

Они все ближе и ближе к цели. Стреляли на бегу, пустили в ход гранаты. Кто-то с криком «Господи!» упал рядом с Маченгой. Этот крик заглушил лязг оружия. Дойдут ли? Остановят ли их гитлеровцы, укрывшиеся за стенами фольварка? Не перебьют ли их пулеметные очереди и разрывы гранат? Дойдут.

Фольварк Редлиц уже не на краю света, он близко, совсем рядом. Бойцы бросили гранаты, увидели фигуры немцев, отскакивающие от стены, окружавшей фольварк. Олевич первым перемахнул через каменную ограду.

— Внимание, ребята, мы в Редлице, теперь надо здесь закрепиться!

Они делают все необходимое. Заняли оборону. Подожгли немецкий танк. Обнаружили пулеметную точку противника, укрытую в перелеске, и уничтожили ее. Перетащили через поле 45-миллиметровую пушку. Все это было крайне необходимо, имело прямой смысл. Результат — убитые немцы. Все, кроме этого, не имело смысла.

Мучило отсутствие курева. У Олевича не осталось ни крошки табаку. В Редлице у него чуть больше десяти человек, вооруженных двумя противотанковыми ружьями, несколькими фаустпатронами, 45-миллиметровой пушкой. Но пушка, по сути дела, не в счет, к ней всего только шесть снарядов. Впрочем, все это не обескураживает, Кольский сказал: «Удержать Редлиц!» — и они сделают это. И никто из них не задумается: зачем? Такие вопросы не имеют смысла.

Олевич залег с противотанковым ружьем за невысокой каменной оградой и в редкие мгновения передышек наблюдал за лицами людей, которыми сейчас командовал, — командир взвода должен знать своих бойцов. Эти лица были в основном крестьянские, такие редко встретишь в крупных городах. И фамилии под стать: Маченга, Граль, Калета, Гженда. Олевич думал о них чуть ли не нежно, они казались сейчас очень близкими ему. Уже давно подпоручник не думал так о людях — наверное, со времен партизанской жизни.

Недавно два «фердинанда» подползли с левой стороны, за ними шла пехота. Тогда погиб молодой Граль, его разорвало рядом с Олевичем. Подпоручник видел лицо Граля за мгновение перед смертью, буквально за доли секунды. Трудно будет забыть его выражение.

Самое паршивое — минометный огонь. Человек ко всему привыкает, но разрывы мин пригвождают к земле, трудно перевести дыхание, ждешь, что произойдет…

«Наверное, отсюда мы уже не выберемся», — мелькнуло в голове. Олевич равнодушно подумал об этом, совсем без страха. Только одна мысль мучила его: «Я должен был написать матери, мог это сделать».

Услышал голос Маченги: