— Схватились мы, как два борца на празднике Танэ. Только руки у меня короткие, а он очень толстый, — не мог его обхватить как следует. Но, честное слово, я долго боролся! Упираюсь и ору: «Старик, медведь давит, выручай!» — а тот не является. Потом нога попала в ямку, я упал… Угодил меж задних ног… — Хван делает ужасную гримасу. — А как схватил меня за ухо, будто водопад обрушился: уду-ду! уду-ду!!! Ха-ха-ха!..
Смеялись все и веселее всех сам Хван. Однако мистика и суеверие — неизменные спутники всех азиатских таежников: вдруг стал серьезным.
— Я много думал об этом и скажу так: Ким-посу погиб не случайно, была за ним большая вина. Еще в начале охоты говорил, что имеет поручение доставить какое-то важное письмо в монастырь, что стоит на берегу священного пэктусанского озера. Взялся, а не выполнил. Далеко, конечно, несколько дней ходьбы, но главная причина не с этом: уж больно старый хунхузов боялся! Не доставил — сжег письмо. Сказал: «Никто не узнает». А я так и думал, — худо будет.
Пэктусанский Сан-Син рассердился, послал медведя. Я же случайно попал, поэтому дух меня пожалел, в лице белобородого научил, куда идти. И с людьми свел. Но чтоб не забывал, что человек, особенно в тайге, должен держать слово, посланец — медведь оставил эти метки. Вот, смотрите…
И, засучив со свойственной ему непосредственностью штанину, а потом рубаху, Хван с гордостью показал рваные бело-розовые шрамы на шее, руке, ноге и животе. Пятый наискосок пересекал широкий лоб.
Нарочный доставил письмо. Замусоленный длинный узкий конверт надписан убористым продолговатым почерком. Адресовано братьям Янковским. Отправитель — «И. Реснянский, Нонсадон».
«…Вторую неделю гоняю тигра. Ведет себя странно: кружит все время по одной горе в нескольких километрах от деревни. Целый день идет, ночью ложится. Утром поднимаю его с лежки и преследую дотемна. Догнать не могу, видел всего раз в сумерках. Одному не справиться, но дело верное, так как он ничего не ест и скоро обессилит. Приезжайте кто-нибудь на помощь».
Сообщение заинтриговало, и не помочь другу-охотнику нельзя. Однако ехать обоим было невозможно. Бросили жребий: выпало брату.
Иван Кузьмич Реснянский — незаурядная личность. Окончив всего два класса церковноприходской школы, он хорошо писал четким, разборчивым почерком, много читал, всегда был в курсе мировых политических событий. В прошлом — золотоискатель, старатель на Зее, потом на Колыме. Высокий, худой и жилистый, с покатыми плечами и несоразмерно росту короткими ногами, он был неутомимый ходок и страстный поклонник тайги. Однако промысловой охотой занялся лишь на склоне лет, следопыт и стрелок был неважный.
Летом он возился с пчелами, осенью готовил замечательное вино из дикого винограда, которым любил широко угощать всех знакомых, а зиму проводил безвылазно в тайге, часто совсем один — в палатке или зимовье. Только в окружении своих собак, зверей и леса…
Его часто спрашивали: «Иван Кузьмич, как вы один проводите всю зиму в лесу? Разве не страшно, не скучно? А баня?» Бывший приискатель широко улыбался, показывая из-под усов два ряда сплошь золотых зубов:
— Хы-ы… баня летом! А зимой как засвинцуешься, так и холод не берет… Страшно? Разве хунхузы, да в мои дебри они не заглядывают — делать зимой там нечего… Скучно? Так я же читаю… Нет. Хорошо, тихо… Вода, дрова, бери сколько хочешь, никто ничего не скажет…
Он выписывал несколько газет, которые мы аккуратно отправляли на его «базу» в Нонсадон со всей прочей корреспонденцией. Примерно раз в месяц он выходил из тайги, забирал почту, продукты, а сам отправлял нам свои лаконичные, но основательные дневники, где очень интересно делился впечатлениями об охоте, природе и прочитанном. Начинались они сведениями о погоде, примерно так:
«Барачек, Комуджари (Медвежий лог), 25 ноября… Мороз — 27, ветер северо-западный, сильный. Вчера вернулся из Нонсадона, заготовил дрова. Сегодня отдых — читка газет…»
Или: