Потомок Геракла

Птолемею совсем не нравилась затея Александра, но перечить тирану он благоразумно не стал, опасаясь взрывного гнева тирана, падкого на изощренные расправы. Алорит решил отсидеться в безопасном месте, выждав дальнейшего развития ситуации. Вести переговоры с архонтами Пиерии и представителями её знатных родов Птолемей намеревался лишь в случае военных и политических успехов ферского тирана.

Когда из Беотии в Феры явились отряды тяжёлых пехотинцев и специалисты по изготовлению осадной техники, македонский царь уже надёжным щитом прикрыл свои южные рубежи. Всё, что смог в сложившейся ситуации предпринять ферский тиран, так это отнять у Алевадов несколько поселений и небольших городков, удаленных от Лариссы.

Вмешательство во внутренние распри царской македонской семьи с целью лёгкой наживы принесло неудачи не только Александру Ферскому. Полководческое фиаско постигло и Ификрата.

Грабительские рейды восточных македонских провинций вышли боком для афинского стратега. Наёмники быстро, легко и с минимальным риском заполучившие трофеи и приличную добычу, наотрез отказались от фортификационных работ, фактически саботировав осадные работы вокруг Амфиполя.

В отчаянии Ификрат сал разрабатывать план внезапного генерального приступа города, надеясь на свою отвагу и фактор неожиданности. Однако афинские наймиты и тут проявили свой норов. Они категорически отказались участвовать в штурме, нагло потребовав от своего стратега совершить ещё парочку набегов на восточное македонское порубежье.

Поскольку штурм и эффективная осада стали невозможными, а измором взять Амфиполь не представлялось вероятным, обескураженный Ификрат на исходе осени покинул берега Стримона. По возвращению в Афины прославленный стратег подвергся всеобщим нападкам и порицанию.

На первом же народном собрании Ификрата лишили почётной должности стратега. Лишь прежние полководческие заслуги спасли предводителя амфипольской осады от уплаты солидного денежного штрафа и унизительной процедуры остракизма – лишения гражданских прав с последующим пожизненным изгнанием из пределов родного полиса.

Часть вторая. Фиванский заложник.

В Фивах Филипп стал греком. С врожденным ему умом, он совершено отбросил от себя недоступность знатного человека, чтобы приобрести всё, чему только можно было научиться у греков.

Э. Курциус

Глава I. Знакомство с Элладой.

I

От окрестностей Лариссы беотийское войско прямиком двинулось к верховьям реки Энипей²⁹. За два дневных перехода отряд Пелопида достиг Фарсала – самого крупного города южной части Фессалии. От Фарсала фиванский полководец повёл своих людей и македонских заложников к берегам залива Малиакос.

Всю дорогу Филипп находился в непосредственной близости от Пелопида. Этим фиванский военачальник подчёркивал, что македонский царевич является не заложником, а почётным гостем. Пелопид постоянно ловил на себе потаенные взгляды македонского царевича, бросаемые украдкой.

Во взглядах этих сквозило любопытство, прикованное к доспехам военачальника, его оружию, фессалийскому породистому жеребцу. В то же время само поведение Филиппа, его поза и осанка, жесты и выражение глаз говорили о глубочайшей затаенной обиде и внутреннем чувстве оскорбленного достоинства.

На исходе второй недели путешествия воинство Пелопида достигло границ Фокиды³⁰, от её владений до Фив оставалось около шести дней пути. Близ города Элатея дабы переменить враждебный настрой македонского царевича Пелопид решился на откровенный разговор с ним.

Юный царевич нравился фиванскому стратегу. Пелопиду импонировал внутренний стержень Филиппа, его понятия о чести, мужестве, долге, справедливости. Своими повадками и мировоззрением юноша напоминал Пелопиду самого себя в период ранней молодости.

– Дозволь, Филипп, поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной и как воин с равным ему по доблести и благородству воином, – с такой заранее заготовленной беспроигрышной фразы начал разговор по душам фиванский полководец.

Македонский царевич, сидевший в одиночестве у пылающего костра, соблюдая общепринятые законы гостеприимства и воинского этикета, поприветствовал Пелопида, предложив ему место у очага и разделить с ним скромную трапезу.

– Мы с тобой – мужи военные, а потому не станем ходить вокруг да около, как делают это политики и ораторы, – произнёс фиванец, угощаясь хлебной лепёшкой, протянутой ему македонским юношей. – Хочу спросить тебя прямо и получить на вопрос свой честный ответ. Чем-то я обидел тебя или, быть может, нанёс оскорбление?

– Мне нечем и не в чем упрекнуть тебя, благородный и досточтимый Пелопид, – тихо отозвался Филипп. – Ко мне и моим товарищам относятся почтительно и с надлежащим уважением…

– И всё же в облике твоём и во взглядах читаю я большую обиду, – настаивал на своём фиванец.